«Ленинградское дело»: разгром «русской партии. «Ленинградское дело В ссср по ленинградскому делу были репрессированы

Кумовство в органах власти. Сегодня и при Сталине. Почувствуйте разницу.

“Ленинградское дело”.

После войны Сталину предстояла новая война - с коррупцией. Так что не просто так и не из-за боязни потерять власть, как предполагают некоторые историки, Сталин начал «затягивать гайки» после Великой Отечественной. Да это и не новость для мировой истории - что после разрушительных войн везде и во все времена восстановление страны начинается с укрепления власти (вплоть до введения чрезвычайного положения и даже диктатуры), дабы остановить произошедшие за годы войны разлад и распад системы управления хозяйством и обществом.

Кстати, из-за использования служебного положения в личных целях был привлечён к ответственности даже главный полководец - маршал Жуков. И только сданные им государству «трофеи от мародёрской деятельности в Германии» спасли его от сурового уголовного наказания, хотя и не избавили от серьёзного понижения по партийной и государственной линии.

Однако самым серьёзным стало «Ленинградское дело» - дело о кумовстве в руководящих органах партии и государства, что было прямым путём к зарождению и расцвету коррупции. Её вершиной является злоупотребление служебным положением в личных интересах, начинавшееся привилегиями и льготами, а закончившееся взятками и превращением государственного кармана в свой собственный…

«Ленинградское дело» в действительности - дело о коррупции прежде всего в руководящей среде сверху донизу… Поначалу, как и все, я этого не знал и не понимал. Но теперь, ознакомившись с рядом партийных документов, прихожу к выводу, что чисто политические обвинения, быть может, и сфабрикованы, но вот коррупционная сторона дела точно имела место! Во всяком случае совершённые обвиняемыми действия явно создавали условия для коррупции. (Говорю это на основании партийных документов, а не на основании материалов следствия, которые никогда и нигде в мире не пользовались должным доверием. Партийные же документы появились в атмосфере свободного выяснения отношений, причём задолго до заведения следственного дела.)

Но… сперва такой, казалось бы, совсем безобидный пример.

Согласитесь, одно дело, когда речь идёт о выделении денег, скажем, на улучшение условий в детском саду и совсем другое, когда деньги требуются для восстановления сгоревшего детского дома, воспитанникам которого в отличие от детей, имеющих крышу над головой, просто некуда деться. Кажется, само собой разумеется, что в первую очередь необходимо помочь бездомным ребятам.

Однако благодаря отношениям кумовства нередко начальник прежде всего выделяет средства не детскому дому, а детскому саду, потому как туда ходит любимый внук… Кажется, ничего особенного, но именно с таких безобидных фактов начинается коррупция, разъедающая, как ржавчина, всё государство.

Поймать дельцов на подобных преступлениях сложно, но можно. Чтобы исключить возможность кумовства или подкупа среди проверяющих, в сталинские времена для проверки одного и того же дела назначалось несколько независимых комиссий. Они подавали материалы проверок не какому-то одному главному лицу, а, допустим, каждому члену Политбюро. Это почти исключало возможность сокрытия результатов проверок и по многим направлениям (за счёт гласности) гарантировало применение заслуженных мер.

Если же кому-то удавалось нейтрализовать все эти комиссии, то в таком случае (после установления факта сговора) никто не мог ждать пощады, потому что организованная преступность каралась куда жёстче и… безоговорочно! Это был своеобразный партийный суд, который не знал сроков давности, как это имеет место в наши дни.

«Ленинградское дело» началось с Постановления Политбюро 15 февраля 1949 г. в связи с безо-т-ветственной самодеятельностью, предпринятой для проведения Всесоюзной оптовой ярмарки в Ленинграде (с 10 по 20 января 1949 г.).

Толком ничего не было просчитано, и вместо распродажи товаров произошла их порча и… убыток на 4 млрд. рублей.
И это в условиях страшного послевоенного промтоварного и продовольственного голода. Плюс ко всему выявилось растранжиривание значительных командировочных средств на поездку в Северную столицу руководителей со всей страны. Проще говоря, многие поехали просто «оторваться от дел» и гульнуть на широкую ногу… То есть даже в этом просматривалась коррупция. Дальше - больше!

В Постановлении Политбюро отмечалось:

«На основании проведённой проверки установлено, что председатель Совета Министров РСФСР тов. Родионов М.И. вместе с ленинградскими руководящими товарищами при содействии члена ЦК ВКП(б) тов. Кузнецова А.А. самовольно и незаконно организовал Всесоюзную оптовую ярмарку с приглашением к участию в ней торговых организаций краёв и областей РСФСР, включая и самых отдалённых, вплоть до Сахалинской области, а также представителей торговых организаций всех союзных республик.

На ярмарке были предъявлены к продаже товары на сумму около 9 млрд. рублей, включая товары, которые распределяются союзным правительством по общегосударственному плану , что привело к разбазариванию государственных товарных фондов и к ущемлению интересов ряда краёв, областей и республик (А это коррупция… и ещё какая!) Кроме того, проведение ярмарки нанесло ущерб государству в связи с большими и неоправданными затратами государственных средств на организацию ярмарки и на переезд участников её из отдалённых местностей в Ленинград и обратно. (И это тоже коррупция!)

Политбюро ЦК ВКП(б) считает главными виновниками указанного антигосударственного действия кандидатов в члены ЦК ВКП(б) т.т. Родионова и Попкова и члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А.А., которые нарушили элементарные основы государственной и партийной дисциплины…

Политбюро считает, что отмеченные выше противогосударственные действия явились следствием того, что у т.т. Кузнецова А.А., Родионова, Попкова имеется нездоровый уклон, выражающийся в заигрывании с ленинградской организацией, в попытках представить себя в качестве особых защитников интересов Ленинграда, в попытках создать средостение (то есть препятствие, мешающее непосредственным отношениям) между ЦК и ленинградской организацией…

В связи с этим следует отметить, что т. Попков, являясь первым секретарём Ленинградского обкома и горкома, не старается обеспечить связь ленинградской партийной организации с ЦК, не информирует ЦК партии о положении дел в Ленинграде и, вместо того чтобы вносить вопросы и предложения непосредственно в ЦК, встаёт на путь обхода ЦК партии, на путь сомнительных закулисных, а иногда и рваческих комбинаций, проводимых через различных самозваных «шефов» Ленинграда, вроде т.т. Кузнецова, Родионова и других.

В этом свете следует рассматривать ставшее только теперь известным ЦК от т. Вознесенского предложение «шефствовать» над Ленинградом, с которым обратился в 1948 году т. Попков к т. Вознесенскому Н.А., а также неправильное поведение т. Попкова, когда он связи ленинградской партийной организации с ЦК ВКП(б) пытается подменить личными связями с так называемым шефом т. Кузнецовым А.А..

Политбюро считает, что такие методы являются выражением групповщины…» (Постановление приводится в сокращённом виде.)

Чем внимательнее перечитываю это Постановление, тем основательнее напрашивается следующий вывод: при таком положении дел неизбежно создаются условия для возникновения и развития отношений по принципу «ты - мне, я - тебе!», «ну как не порадеть родному человечку?» Однако это и есть коррупция!!!

Кстати, Кузнецов, используя должность начальника ЦК по кадрам , расставлял «своих людей» - «ленинградцев» на высокие посты по всей стране. Это объясняет тот факт, что репрессии в связи с «Ленинградским делом» не ограничились Ленинградом, а прокатились по всему Союзу. Коррупцию вырубали тогда под корень, во избежание метастазов прихватывая нередко и незараженные ещё места, то есть оказавшихся рядом. Правда, это уже был перехлёст местных деятелей по принципу «как бы чего не вышло», а то и обычное сведение счетов. Однако за всё это потом тоже приходилось отвечать!

Следует обратить внимание и на такой исключительно важный факт, а именно:

21 февраля 1949 г. на Пленуме Ленинградского обкома в связи с этим Постановлением состоялся основательный разговор. И, надо заметить, при выяснении отношений на Пленуме П.С. Попков не стал оправдываться, а прямо сказал, «что абсолютное число вопросов, которые шли из областного и городского комитетов партии, шли в ЦК через Кузнецова. Я считал такую постановку правильной. Я видел стремление Кузнецова руководить Ленинградской организацией…

Вот некоторые факты. Мне товарищ Кузнецов однажды позвонил и с возмущением накричал на меня (я за один крик должен был поставить в известность ЦК партии): «Что вы строите дорогу в Териоки? Для того, чтобы вам легче было ездить на дачу?» Я сказал: «Сдаётся курортная зона, нужна дорога. Есть решение сессии Ленсовета и горкома партии». «Это вы всё придумали. Такие вопросы нужно согласовывать с ЦК…» Теперь я понимаю, что, требуя согласования таких вопросов с ЦК, под ЦК он разумел себя.

Приезжает Вербицкий и говорит: «Я был у Алексея Александровича Кузнецова, который спрашивал меня, на каком основании вы хотите снять трамвайное движение с проспекта Энгельса?» Вербицкий тогда заявил: такие вопросы Кузнецов требует согласовывать с ним…»

Заметьте! Всё это было бы терпимо, если бы Центральным Комитетом Кузнецову поручалось отвечать за положение дел в Ленинграде, но ведь делал он это самовольно, будучи начальником Управления кадров ЦК. Больше того, оказывал давление, используя своё влияние при подборе, замене и выдвижении людей.

Причём не только занимался не своим делом, но и стремился решать все вопросы единолично, скрывая это от ЦК и действуя так, как было выгодно прежде всего ему: поначалу с точки зрения общего дела, а потом и с точки зрения личной карьеры и личного благополучия… И это тоже вело к всеохватывающей коррупции, ибо если что-то можно начальнику, то это же можно и подчинённым!
Разумеется, в отношении своих подчинённых.

Этот вывод хорошо прослеживается на примере второго секретаря Ленинградского горкома Я.Ф. Капустина , который как ни в чём не бывало рассказывал:

«В системе нашей было так: как поездка - так обязательно зайти в Москве к Кузнецову.
В последний раз, когда я с делегацией приехал приветствовать Московскую партийную конференцию, опять не преминул к нему зайти. Чего ради зашёл? Зачем?»

На что Маленков совершенно справедливо ответил: «Дело не в том, что вы ходили или не ходили к товарищу Кузнецову - он был секретарём ЦК: почему бы не зайти? А дело в том, что Центральный Комитет не знал, о чём вы говорили с Кузнецовым, какие указания давал Кузнецов. Всё это замкнулось в группе…

У Центрального Комитета есть Секретариат, есть бюро, есть Политбюро, и в зависимости от важности вопроса решает Секретариат, бюро или Политбюро. Вы же поддерживаете другой порядок - единоличное решение вопроса, единоличные указания. Вот о чём речь».

Маленков прав, потому что именно с таких негласных разговоров начинается коррупция. И кто не понимает этого, тот никогда не победит коррупцию.

Исторический факт

Выходцы из Ленинграда (например, в лице Н.А. Вознесенского) и в Госплане СССР не очень-то придерживались правила: дружба дружбой, а служба службой!
В результате «оказалось, что председатель Госплана Вознесенский систематически занижал план одним министерствам и завышал другим. Соответственно у тех, кого он любил, были хорошие показатели, премии и прочие прелести». А вот у остальных - лучше не вспоминать…

Как тяжелы для страны подобные «ленинградские традиции», народ испытывает на себе по сей день!

Что это было

Все разбирательства по «Ленинградскому делу» происходили в сугубо общественном порядке и не касались той части «дела», которую завели через полгода органы, начав уголовное следствие за поползновения политического характера, имевшие целью создание новой партии (РКП) и оформление на этой основе РСФСР в… так сказать, полноценную республику.

То есть «ленинградцев» судили за те политические планы, которые предполагали в конечном счёте то, что сделал Ельцин в 1980-1990 гг., а именно: объявив Россию независимой в составе СССР, Ельцин тем самым разрушил Советский Союз и, стало быть, совершил деяние, которое должно было преследоваться по статье «Измена Родине» путём разрушения конституционных основ СССР, выразившееся в смене или свержении общественного строя.

Иначе говоря, судили и приговорили «лендельцев» за попытку создания того, что 40 лет спустя всё-таки создали Ельцин и его союзники в виде КПРФ Полозкова - Зюганова и пресловутого Содружества Независимых Государств (СНГ), от которого народы бывших союзных республик не могут прийти в себя до сих пор. Однако это была совсем другая и более страшная история, отставившая на второй план даже вопросы коррупции, рассмотренные нами выше.

Помимо коррупционной составляющей «Ленинградского дела», выявленного на самом высоком партийном и государственном уровне, в те же годы была раскрыта целая серия «дел» хозяйственного порядка в сфере действия министерств, главков и предприятий, непосредственно производящих продукцию повышенного и повседневного спроса.

«Хлебное дело»

Как бы тайно «верхи» что-то ни делали - «низы» тут же (!) начинают повторять это. Потому что пока «верхи» ещё только готовятся, богатое воображение наблюдательных «низов» уже рисует то, что «верхи», дескать, давно делают… Действительно: если можно «верхам» по отношению к своим подчинённым, то почему нельзя этим подчинённым по отношению к своим «низам»?!

Коррупция - как электричество - вмиг распространяется по всем каналам власти! И если кто-то становится на её пути, она тут же превращает его в «своего» или выбрасывает вон (!) из своей системы - особо же непокорных просто уничтожает. Поэтому я называю коррупцию раковой опухолью общества…

Вот такая тяжёлая беда после Великой Отечественной и свалилась на победивший, но голодный Советский Союз. И первым из дел, за которое взялась коррупция, естественно, стало «хлебное дело». Потому что голодные люди за хлеб готовы были отдать последние свои сбережения!

Инкубатором и разносчиком коррупции в пищевой промышленности России стала распределительная система «Росглавхлеб» во главе с начальником отдела снабжения Михаилом Исаевым .

В разветвлённую сеть его преступной группы (кроме зама начальника отдела Шулькина Б.Н., главбуха отдела Розенбаума Д.А. и директора Московской межобластной базы Главка Бухмана Э.М.) входили должностные лица из плохо контролируемых трестов Алтая и Татарстана, а также Архангельской, Брянской, Ивановской, Московской, Оренбургской и Ростовской областей. Всего было не менее 20 человек…

Внимание Невзорова и его товарищей по спецслужбам привлекли хорошенькие молодые женщины, которых разожравшиеся исаевские красавцы меняли как перчатки. Ещё бы: когда одних качало от голода, у этих в ресторанах и на дачах столы ломились от блюд и выпивки, что позволяло устраивать чуть ли не конкурсный отбор среди слабого пола. Дошло до того, что жена Исаева узнала про дачные «хоровые оргии» мужа и… повесилась. Исаев же и его компаньоны по лёгкой жизни, чтобы скрыть истинные причины смерти, похоронили её как скончавшуюся от внезапного сердечного приступа…

Спрашивалось: а на какие деньги и откуда бралось всё это?

Ответ был до предела прост: с миру по нитке - рубашка к телу. Действительно, за то, что указанным трестам все дефициты выделялись без задержки, а то и сверх положенного, их начальнички «откатывали» московскому начальству по следующей схеме.

Выписывали, например, какому-то хлебозаводу или кондитерской фабрике тысячу кг муки или сахара, однако отпускали, скажем, сахара лишь 950 кг, оставляя Исаеву в виде «отката» 50 кило. Чтобы покрыть эту недостачу (да ещё и нажиться на полученном дефиците), при изготовлении, допустим, печенья осуществлялось недовложение сахара: вместо 1000 в производство шло 900 кг… в расчёте на то, что на вкус не определить, сколько сахара в килограмме печенья - 90 г или 100! Сделать это можно было только в лаборатории.

Или возьмём выпечку 100 тыс. булочек, на каждую из которых вместо 10 шт. изюма шло 8 и вместо 30 граммов сахара - 25 и т. д. и т. п.

Практиковалось и прямое хищение за счёт неполного оприходования поступавшего продовольствия, что в послевоенных условиях легко объяснялось как невыявленными пропажами из распломбированных в пути вагонов, так и явными грабежами при разгрузке «товарняков» членами многочисленных бандформирований, которые нанимались на работу как порядочные люди, но потом вдруг исчезали в неизвестном направлении и, естественно, не с пустыми руками. В итоге материально-ответственные лица вынуждены были составлять акты на нанесённый ущерб. Разумеется, в сложившейся обстановке многие из них воровали и сами, а списывали всё на бандитов.

«Сэкономленные» таким образом продукты быстро сбывались на рынках и через коммерческую сеть магазинов.

Как бы там ни было, но сыщику Фёдору Невзорову и его товарищам по спецслужбам удалось вывести на чистую воду не только уже названный столичный продовольственно-криминальный центр М.И. Исаева, но и связанных с Исаевым высокопоставленных провинциальных любителей устраивать себе «сладкую жизнь» за счёт горьких слёз простых граждан.

По агентурным данным.
Перечисляю преступников-коррупционеров и их «дела» по документам МВД СССР.

«ЛЕЙДЕРМАН Л.Г., представитель Ростовского треста, по преступному сговору с Исаевым и другими работниками Центральной базы и отдела снабжения «Росглавхлеб» получил для предприятий хлебопекарной промышленности области разных продуктов на сумму 123,7 тыс. рублей, но в гор. Ростов их не доставил. Часть денег за эти похищенные продукты он (по договорённости с гл. бухгалтером отдела снабжения Главка Розенбаумом) перечислил через московские гострудсберкассы наличными. Часть товаров были списаны по отдельным хлебозаводам на производство как якобы израсходованные на изготовление хлебобулочных изделий.

Фролов А.Е., работая в должности управляющего Архангельского треста хлебопекарной промышленности, в 1945-46 гг. получил с базы «Росглавхлеб» продовольственных товаров на сумму 86 928 рублей, из которых на 66 569 рублей в трест их не доставил и похитил.

Аналогичным путём получили и расхитили продтовары:

представители Татарского треста хлебопечения экспедитор Курочкин-Саводеров Ф.Н. и Цанин Я.Т. - на сумму 183 тыс. рублей (из них Курочкин-Саводеров - на 136 тыс. рублей);

главный инженер Алтайского, а затем управляющий Брянского треста «Росглавхлеб» Дашковский М.И. - на сумму 10 600 рублей;

экспедитор Бузулукского хлебокомбината Оренбургской области Спе-вак С.М. - на сумму 94 тыс. рублей и т.д.

Кроме того, следствием по делу установлено, что Исаев М.И. по приказу Минпищепрома СССР №104 от 18.03.46 г. получил с Московского треста «Печение» 30 автомашин для отправки по разнарядке в ряд трестов Российской Федерации. По преступной договорённости с управляющим транспортной конторы Московского треста Меламедом Г.Я. за отправку автомашин трестам они получали с их представителей взятки из расчёта 7 тыс. рублей за машину. Всего ими было получено около 200 тыс. рублей.

Например, тот же Лейдерман за 10 автомашин передал Меламеду взятку 70 тыс. рублей. Документально Лейдерман отчитался так, что якобы израсходовал указанную сумму на ремонт машин, который он производил на предприятиях Москвы в частном порядке. Фиктивные документы за соответствующую плату составлял ему экспедитор Центральной базы «Росглавхлеб» Рабинович И.З.

За отпуск автомашин Бузулукскому хлебокомбинату с его представителя Спевака Исаев получил 60 кг сахарина, который тот должен был доставить на свой хлебокомбинат. В результате, чтобы скрыть недостачу, похищенный таким образом сахарин был списан на производство…

Часть незаконно полученных денег шла на разгульный образ жизни, в частности, на пьянки в ресторанах и на кутежи с женщинами лёгкого поведения. Другая часть расходовалась на приобретение драгоценностей и предметов быта. У Исаева была изъята сберегательная книжка на предъявителя на сумму 100 тыс. рублей и описана в Подмосковье дорогая дача, на которой был обнаружен и изъят целый склад продовольственных товаров, и среди них - мешки с сахаром и мукой, большое количество мясных и молочных консервов, сотни бутылок дорогостоящих вин, водочные и колбасные изделия на десятки тысяч рублей и проч.

Преступной группой Исаева за период с 14 апреля 1945-го по 1946 г. включительно было похищено: сахара - 1670 кг, муки - 8500 кг, сахарина - 670 кг, изюма - 310 кг, сливочного масла - 414 кг, сгущённого молока - 1553 банки, джема и повидла - 2605 кг и т.д. - всего по розничным ценам (согласно Приказу Министерства торговли СССР №550 от 14.12.1947 г.) на сумму 1 139 230 руб. 18 коп.

Исаева и Розенбаума к 25 годам лишения свободы каждого с последующим поражением в избирательных правах на пять лет;

их соучастников: Курочкина-Саводерова - к 15 годам лишения свободы;
Меламеда, Спевака и Цанина - к 10 годам лишения свободы;
Бухмана, Лейдермана, Фролова и других - также к длительным срокам лишения свободы;

всех - с полной конфискацией имущества их родных ».

Таким образом, ущерб, нанесённый преступниками государству, был возмещён полностью. О подобных результатах сегодня не приходится даже мечтать… (zanuda2: примечательно, что большинство участников и главных организаторов этих хищений - этнические евреи - Бухман, Лейдерман, Меламед, Дашковский, Спевак, Цанин и др. Как впрочем и среди нынешних "олингархов" - всех этих березовских, гусинских, абрамовичей, прохоровых, ваксельбергов, израилевичей, коганов, левитов и др. Правда. сами евреи говорят, что это просто случайное совпадение...)

«Ленинградское дело» и русский вопрос
Почему И.В. Сталин в 1950 г. утвердил расстрельный приговор руководителям РСФСР

Одним из самых больших преступлений верхушки большевистского режима в послевоенное время, до сих пор ещё не осознанное российской общественностью, остаётся физическое уничтожение партийной, государственной и хозяйственной элиты русской национальности в 1949-1953 гг., которое в истории навсегда осталось под кодовым названием "Ленинградское дело". Как справедливо отмечают современные эксперты, одновременно с этим "Ленинградское дело" является и одним из самых загадочных и мало изученных фальсифицированных судебных процессов сталинского времени. Впрочем, если быть точнее, на закате жизни И. Сталина в СССР были проведены две репрессивно-карательные операции. Массовое истребление русских руководителей высшего, высокого и среднего звена в Москве, Ленинграде и других крупных городах совпало с изгнанием евреев из руководящих органов политики, науки, культуры, здравоохранения и средств массовой информации. Но русским повезло меньше, чем евреям, до массовых казней последних дело не дошло: 5 марта 1953 г. И. Сталина настиг смертельный инсульт.

Современные публицисты и политологи, пишущие об этой национальной трагедии, в числе организаторов события называют разных политических деятелей того времени. Однако знакомство с доступными на сегодняшний день архивными документами позволяет прийти к твердому выводу, что во главе всех этих событий стоял не кто иной, как Генеральный секретарь ЦК ВКП(б).

Почему в отношении, условно говоря, "ленинградцев" Сталиным была проявлена такая бескомпромиссная жестокость?

Как видится мне сейчас, после многолетнего изучения сталинской темы во всём её объёме, проявленная генсеком по отношению к "ленинградцам" неимоверная жестокость объяснялась, по-видимому, тем, что ко времени появления этого феномена - "ленинградцев" - И. Сталина в буквальном смысле изнуряла тревога: что станется с главным делом всей его жизни - Советским Союзом? Кто наследует его необъятную власть и куда эти наследники поведут страну после его смерти?

Эта снедавшая его тревога и привела к тому, что в начале 1948 года на одном из неформальных заседаний Политбюро ЦК ВКП(б) генсек вдруг объявил, что он сам и ближайшие его сподвижники - Молотов, Ворошилов, Каганович, уже перешли в разряд стариков и им пора подумать о пенсии, а потому руководство СССР надо бы омолодить. Я думаю, сказал Сталин, что с руководством экономикой вполне может справиться товарищ Вознесенский Николай Алексеевич, член Политбюро, председатель Госплана СССР, а на партийные дела можно поставить товарища Кузнецова Алексея Александровича, секретаря ЦК ВКП(б), члена Оргбюро ЦК, начальника Управления кадров ЦК.

Всё выглядело логично: обоим названным было в то время 45 и 43 года соответственно.

Но, как оказалось, Сталин заявлением о своих возможных наследниках открыл «ящик Пандоры». На самом-то деле ни Вознесенский, ни Кузнецов в ближайшее окружение генсека в это время не входили. Ближе всех к Сталину стояли член Политбюро ЦК, заместитель председателя Совмина СССР Г.М. Маленков (1902-1988) и член Политбюро, зампред Совмина СССР Л.П. Берия (1899-1953), которые как раз в этот период убедили Сталина «вытащить» в Москву из Украины Н.С. Хрущева (1894-1971) и поставить его на должность первого секретаря МК и МГК ВКП(б), секретаря ЦК ВКП(б), подключив его к своим политическим играм (в частности, и в «Ленинградском деле»).

Технически инициаторами по осуществлению репрессий в отношении руководящего состава русской нации от начала и до конца выступили три человека: этнический македонец (по отцу), сын железнодорожного служащего из Оренбурга Г. Маленков; этнический грузин (мингрел), сын бедного крестьянина Л. Берия; украинизированный русский, сын бедного крестьянина из села Калиновка Курской области (на границе с Украиной) Н. Хрущёв. Исполнителем же функций палача, по чьему непосредственному распоряжению к арестованным применялись изуверские пытки, был этнически русский, сын истопника и прачки, министр государственной безопасности СССР В. Абакумов. Активно поддерживал эту группу человек непонятно как оказавшийся в узком высшем руководстве страны, поскольку, по отзывам современников, был абсолютно бездарен во всех делах, которыми он, по воле И. Сталина занимался, сын приказчика мукомольной фабрики, этнически русский Н. А. Булганин.

Однако настоящим вдохновителем всей этой операции был сам вождь Страны Советов. Именно он приказал арестовать проходящих по "делу" основных фигурантов, в ходе судебного процесса одобрил предложение Маленкова и Берии вернуть в судопроизводство смертную казнь (отмененную в 1946 г.), лично правил текстовую часть обвинительного приговора, требуя от судебной коллегии вынесения "ленинградцам" расстрельного вердикта, регулярно приказывал В. Абакумову доставлять ему протоколы допросов братьев Вознесенских, внимательно вчитывался в них и вплоть до расстрела обвиняемых интересовался, приведён ли приговор в исполнение.

30 сентября 1950 г. в Ленинграде состоялся суд, который правильнее было бы назвать судилищем, над центральной группой фигурантов по "Ленинградскому делу": кроме уже названных выше Н.А. Вознесенского и А.А. Кузнецова осуждению к высшей мере были подвергнуты М.И. Родионов, председатель Совета Министров РСФСР, П.С. Попков,первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), Я.Ф. Капустин,второй секретарь Ленинградского горкома ВКП(б), П.Г. Лазутин,председатель исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся. Все - депутаты Верховного Совета РСФСР и СССР. Спустя час после оглашения приговора они были расстреляны, тела их зарыты на Левашовской пустоши под Ленинградом. И.М. Турко, Т.В. Закржевскую и Ф.Е. Михеева осудили на длительное тюремное заключение.

Затем на московском процессе по "Ленинградскому делу" к смертной казни были приговорены ещё 20 человек, в том числе родной брат председателя Госплана СССР А.А. Вознесенский, министр образования РСФСР. После немедленного расстрела тела их вывезли на кладбище Донского монастыря, кремировали, сбросили в яму и забросали землёй.

Таким образом, расстрелу были подвергнуты 26 руководителей РСФСР, 6 человек скончались в ходе допросов. Репрессированы были и члены их семей.

Судебные процессы, моральные и политические расправы над русскими руководителями по "Ленинградскому делу" продолжались по всей стране вплоть до смерти И. Сталина. В Ленинграде на длительные сроки тюремного заключения были осуждены более 50 человек, работавших секретарями райкомов партии и председателями райисполкомов. Свыше 2 тыс. человек были исключены из ВКП(б) и освобождены от работы. Тысячи руководящих работников были репрессированы в Новгородской, Ярославской, Мурманской, Саратовской, Рязанской, Калужской, Горьковской, Псковской, Владимирской, Тульской и Калининской областях, в Крыму и на Украине, в среднеазиатских республиках. Освобождены от должностей и понижены в должностях более 2 тыс. военных командиров по всей стране.

Всего, по позднейшим оценкам в СССР, но в основном в РСФСР, репрессиям по этому "делу" были подвергнуты более 32 тыс. этнически русских руководителей партийного, государственного, хозяйственного звена.

Репрессивная машина Сталина-Берии-Абакумова жалости не знала. Гребли всех, невзирая на возраст, степень родства и знакомств с арестованными. Так, 11-летняя дочь расстрелянного 28 октября 1950 г. Алексея Александровича Бубнова, секретаря исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся, Людмила была арестована сразу же по возникновении "Ленинградского дела", отконвоирована в детприёмник-распределитель, а затем направлена в трудовую воспитательную колонию № 2 г. Львова. После смерти И. Сталина Людмила Алексеевна Бубнова (Вербицкая) окончила Ленинградский государственный университет, стала доктором филологических наук, профессором, ректором Санкт-Петербургского государственного университета, а с 2008 г. - президентом СПбГУ.

84-летняя мать Александра, Николая, Марии и Валентины Вознесенских Любовь Гавриловна Вознесенская была арестована как "лицо, представляющее общественную опасность", осуждена на 8 лет ссылки и по этапу отправлена в Туруханский край. 15 января 1951 г., не выдержав издевательств и мучений, она скончалась.

Ещё раз подчеркну, репрессиям были подвергнуты только этнически русские руководители.

Внешняя канва "Дела"

Если судить по текстам обвинительных приговоров, проекту секретного письма Политбюро членам ЦК ВКП(б) под названием "Об антипартийной враждебной группе Кузнецова, Попкова, Родионова, Капустина, Соловьёва и др." от 12 октября 1949 г., авторами которого выступили Маленков и Берия, а также представленному 18 января 1950 г. И. Сталину министром госбезопасности СССР В. Абакумовым проекту "Обвинительного заключения по делу привлекаемых к уголовной ответственности участников вражеской группы подрывников в партийном и советском аппарате" в составе 10-ти человек, "ленинградцам" были предъявлены следующие обвинения.

1. Проведение в Ленинграде без разрешения ЦК ВКП(б) так называемой Всесоюзной оптовой торговой ярмарки по реализации неликвидной потребительской продукции.

2. Якобы сфальсифицированные результаты выборов руководящих партийных органов в ленинградской партийной организации на партийной конференции в декабре 1948 г.

3. Пропажа в Госплане СССР с 1944 по 1948 г. 236-ти секретных документов, относящихся к планированию народнохозяйственного комплекса страны.

4. Занижение планов хозяйственного развития страны в I квартале 1949 г.

5. Расхищение крупных государственных средств в целях личного обогащения.

6. Проведение "линии на отрыв ленинградской парторганизации и противопоставление её ЦК ВКП(б)" и "высказывание изменнических замыслов о желаемых ими изменениях в составе советского правительства и ЦК ВКП(б)".

Исследовательской литературы о "Ленинградском деле" практически не существует. В основном, всё, что имеется, это несколько журналистских попыток "пройтись" по поверхности этих событий (единственным исключением является иллюстрированное научно-популярное издание "Судьбы людей. "Ленинградское дело" под ред. А.М. Кулегина. Сост. А.П. Смирнов. - СПб: Норма, 2009. - 224 с., предпринятое Государственным музеем политической истории в Санкт-Петербурге).

Все авторы этих попыток утверждают, что началось оно с проведения 10-20 января 1949 г. в Ленинграде Всероссийской оптовой ярмарки, которую руководители "второй столицы" устроили якобы несанкционированно, превратили во всесоюзную и (тоже якобы) тем нанесли многомиллиардный (в рублях) ущерб народному хозяйству страны.

Произведённые мною исторические (в том числе архивные) "раскопки" позволяют прийти к выводу, что это утверждение представляет собой либо добросовестное заблуждение, либо преднамеренную ложь и подтасовку фактов с целью снять ответственность за кровавое "Ленинградское дело" лично со Сталина (сторонники этой версии обеими ногами стоят на тезисе: "правильно расстреляли"), а также попутно "обелить" основных креаторов этого "Дела": Маленкова, Берию, Хрущёва, Булганина и даже Абакумова.

На самом-то деле всё началось гораздо раньше и совсем не с этой пресловутой выставки. Ограниченное пространство газетной статьи не позволяет мне подробно разобрать все перечисленные выше "обвинения" и показать ложность и намеренную подтасованность этих последних. Но коль скоро пишут прежде всего об этой "выставке-ярмарке", давайте на ней и остановимся.

С этой ярмаркой с самого начала и до самого конца творились чудеса бюрократической эквилибристики.

Нынешние сторонники "правильности" действий И. Сталина в "Ленинградском деле" утверждают, что ленинградское руководство, проводя в январе 1949 г. в Ленинграде Всероссийскую торговую оптовую ярмарку товаров народного потребления и продовольственных товаров, совершило "антинародное преступление", выразившееся в том, что в условиях, "когда страна только что начала отходить от голода 1947 г.", допустило порчу этих товаров, что якобы привело к "астрономическому ущербу в 4 млрд. рублей".

"Уже за одно только это, - пишет, например, автор книги «Сталинский порядок» С. Миронин, - люди, совершившие подобный шаг, заслуживают самого серьёзного наказания". Однако о чём же в действительности идёт речь?

Сегодня уже никто не может ответить на вопрос, каким образом создалась совершенно фантастическая ситуация, когда после войны, в условиях острейшей нужды, на складах Министерства торговли СССР скопилось неликвидных товаров народного потребления на сумму более 5 млрд руб., в том числе и продовольственных. Но терпеть такую ситуацию правительство дальше не могло, и 14 октября 1948 г. Бюро Совмина СССР под председательством Н. Вознесенского (председателем Бюро на тот момент был Сталин, а его заместителями, которые попеременно вели заседания, - Вознесенский, Маленков и Берия) приняло решение о разработке мероприятий по реализации этих неликвидов. Позднее в их числе были названы межобластные оптовые ярмарки, куда был разрешён вывоз этих товаров и их продажа. К слову сказать, инициатором организации таких ярмарок выступил Г. Маленков. 11 ноября 1948 г. он подписал постановление Бюро Совмина СССР "О мероприятиях по улучшению торговли", где всем руководителям союзных республик и областей указывалось: "Организовать в ноябре-декабре 1948 года межобластные оптовые ярмарки, на которых произвести распродажу излишних товаров, разрешить свободный вывоз из одной области в другую купленных на ярмарке промышленных товаров".

Наибольшее количество подобных товарных остатков собралось в РСФСР, и руководство республики (председатель Совмина РСФСР М.И. Родионов) в точном соответствии с установившимся по таким поводам правилам вошло в Бюро Совета Министров СССР с предложением провести в целях реализации этих неликвидов 10−20 января 1949 г. в Ленинграде Всероссийскую оптовую ярмарку. В письме выражалась просьба разрешить приглашение на участие в ярмарке торговых организаций союзных республик.

Бюро Совмина СССР предложение руководства РСФСР рассмотрело и приняло решение согласиться с ним. Председательствовал (в силу очередности) на этом заседании Н. Вознесенский.

В Ленинград были свезены образцы товаров 450-ти наименований. Ярмарка прошла успешно. Как пишет профессор В.А. Кутузов, "по образцам заключались сделки и договоры на доставку товаров в различные районы. А до этого товары, в том числе и продовольственные, хранились на базах и складах производителей. Всего было предложено заключить договоры на поставку промышленных товаров на 6 млрд рублей и продовольственных - на 2 млрд рублей". Об этих сделках 8, 11 и 21 января сообщала на своих страницах "Ленинградская правда". То есть всё происходило открыто и гласно.

Искажая эти факты, автор нескольких биографий Сталина С. Рыбас в монографии "Московские против питерских: Ленинградское дело Сталина" (М., 2013) высказал обвинение в адрес "ленинградцев": "Кузнецов, Родионов и Попков не только не получили разрешения на её (ярмарки) проведение, но и не поставили ЦК и Политбюро в известность о предстоящей ярмарке. Налицо было превышение должностных полномочий целой группой высших партийных и государственных работников, их сговор. Ленинградские руководители и Родионов напрямую вышли на союзные республики, минуя Центр, создав до сих пор небывалую управленческую коллизию и опасный прецедент. Кроме того, устроители ярмарки не смогли толком реализовать продовольственные товары, свезённые в Ленинград со всей страны, что привело к их порче и ущербу в четыре миллиарда рублей. Нелишне напомнить, что именно в этот период колоссальные средства были направлены на восстановление народного хозяйства и создание атомного оружия. Ярмарка проводилась без рекламы".

Фактически это не что иное, как искажение фактов и стремление оправдать И. Сталина с его "расстрельным приговором" высшим руководителям РСФСР.

Во-первых, повторюсь, решение о ярмарке принималось на Бюро Совмина СССР. Представители союзных республик, присутствовавшие на заседании, узнали и о ярмарке, и о товарах и немедленно (информация-то горячая!) уведомили об этом свои столицы. Поэтому никакой "небывалой управленческой коллизии", о которой пишет С. Рыбас, не было и в помине.

А во-вторых, позиция С. Рыбаса по этому вопросу как профессионального историка вообще оставляет странное впечатление. Дело в том, что двумя годами ранее, в 900-страничной монографии "Сталин" в серии ЖЗЛ, этот исследователь высказал прямо противоположный взгляд по поводу данной ярмарки. "Если учесть, - пишет он, - что в Ленинграде была проведена не Всесоюзная, а всероссийская оптовая ярмарка для распродажи товарных излишков, то все обвинения формально слабо мотивированы: обвиненные действовали в рамках своей компетенции".

Ничуть не лучше выглядят "доказательства" и по всем остальным эпизодам обвинения. За неимением места не буду утомлять читателя дальнейшими разоблачениями.

В начале января 1949 года в Центральный Комитет партии поступило анонимное письмо. В нем неизвестный сообщал, что на состоявшейся 25 декабря истекшего года в Ленинграде объединенной областной и городской партийной конференции были сфальсифицированы результаты голосования. С этого на первый взгляд малопримечательного события начинается крупнейшее в послевоенной советской истории судебное дело, вовлекшее в свою орбиту не только руководителей ленинградской партийной организации, но и ряд лиц из ближайшего окружения Сталина.

22 февраля 1949 года состоялся объединенный пленум Ленинградского обкома и горкома партии. На нем с большой речью выступил Маленков. Он заявил, что руководство ленинградской партийной организаций знало о фальсификации, но скрыло этот факт от ЦК. Более того, по его словам, обком превратился в опорный пункт для борьбы с Центральным Комитетом, культивирует сепаратистские настроения, стремится к созданию самостоятельной Российской Коммунистической партии.

Пленум исключил из партии председателя счетной комиссии конференции Тихонова, одобрил решение ЦК об отстранении от должности первого секретаря ОК и ГК Попкова, объявил выговор Капустину, наложил ряд партийных взысканий на других лиц, причастных к фальсификации результатов выборов.

Однако решением это дело отнюдь не завершилось. Напротив: оно получило новый импульс. Как уже неоднократно бывало в истории Советского государства, сугубо партийное дело постепенно приобретало уголовный характер. По личному распоряжению Сталина к нему подключился Берия, в то время заместитель председателя Совета Министров. Непосредственное производство по ленинградскому делу было поручено министру госбезопасности Абакумову.

Непродолжительное время спустя исполнительный и энергичный министр уже докладывал Берия о первой жертве: бывший секретарь Ленинградского горкома партии Капустин - английский шпион.

21 июля 1949 года по приказу министра госбезопасности Капустин был арестован. Без санкции прокурора.

В течение первых десяти дней содержания под стражей арестованный допрашивался 17 раз. Держался стойко. Помещался в карцер. Есть данные о применении к нему физических мер воздействия.

Из показаний бывшего следователя Сорокина: «Мне передали указание Абакумова, чтобы без признания Капустина я не появлялся в министерстве. Такие показания я добыл…»

Абакумов спешит сообщить об этом Сталину. В донесении от 1 августа 1949 года он пишет: «…есть веские основания считать Капустина агентом Британской разведки…» Однако эта сторона дела Сталина, видимо, интересовала не в первую очередь. Главное - разоблачение законспирированной организации в партии. С этой установкой Абакумов начинает следующую серию допросов Капустина. И уже 4 августа в его руках появляется подписанный арестованным протокол: «Теперь я понял, что дальнейшее запирательство бессмысленно. Я буду говорить правду, как обманывал Партию, ЦК, товарища Сталина…» Далее Капустин называет фамилии двух участников заговора». Среди них секретарь ЦК ВКП(б) Алексей Александрович Кузнецов.

13 августа 1949 года в кабинете Маленкова Кузнецов был арестован. В этот же день на его квартире в отсутствие подследственного произвели обыск. Сотрудники МГБ прямо с порога потребовали у жены Кузнецова немедленно выдать им письмо. При этом они не уточняли, какое именно письмо имеется в виду. Из их реплик следовало лишь, что исключительная важность этого документа делает излишними всякие уточнения.

Речь шла о действительно неординарном документе - личном письме Сталина. Оно было написано во время блокады Ленинграда и отправлено через линию фронта. В письме генсек отмечал, что руководители города Жданов и Ворошилов устали, издергались, им нужен отдых. В этих условиях вся надежда возлагалась на Кузнецова. «Алексей, Родина тебя не забудет», - эти слова Сталина служили своего рода охранной грамотой. И вот теперь это письмо оказалось главным предметом поисков.

Следующей жертвой намечался Николай Алексеевич Вознесенский. Член Политбюро ЦК ВКП(б), первый заместитель Председателя Совета Министров СССР, он был известен не только как крупная политическая фигура в стране, но и как видный ученый-экономист, действительный член Академии наук СССР.

Его высоко ценил Сталин. По воспоминаниям А.И.Микояна, однажды на озере Рица генсек сказал своим спутникам, что ввиду приближения старости думает о преемниках. Наиболее подходящей кандидатурой на должность Председателя Совета Министров считает Николая Алексеевича Вознесенского, на пост Генерального секретаря ЦК - Алексея Александровича Кузнецова. «Как, не возражаете, товарищи?» - спросил Сталин. Никто не возразил. Но, думается, этот эпизод отнюдь не вызвал симпатии к двум столь ярким личностям со стороны их соперников из среды ближайшего сталинского окружения.

И здесь, словно по заказу, появляется докладная записка заместителя председателя Госснаба СССР М.Т.Помазнева о занижении Госпланом СССР контрольных цифр развития промышленного производства. Вопрос рассматривается на заседании Совета Министров. В результате появляется протокольная запись:

«Тов. Вознесенский неудовлетворительно руководит Госпланом, не проявляет обязательной, особенно для члена Политбюро, партийности в руководстве Госпланом и в защите директив правительства в области планирования, неправильно воспитывает работников Госплана, вследствие чего в Госплане культивировались непартийные нравы, имели место антигосударственные действия, факты обмана правительства, преступные факты по подгону цифр и, наконец, факты, которые свидетельствуют о том, что руководящие работники Госплана хитрят с правительством».

Дело Вознесенского передается на рассмотрение Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). Здесь к предыдущим обвинениям добавляют «самовозвеличивание» и «поддержание связей с ленинградской антипартийной группой». 9 сентября 1949 года председатель КПК Шкирятов направляет в Политбюро предложение вывести Вознесенского из состава ЦК ВКП(б) и привлечь к судебной ответственности. Три дня спустя Пленум Центрального Комитета путем опроса утверждает это предложение.

И вот, когда, казалось бы, решение принято, все готово для расправы и неизбежный арест должен последовать незамедлительно, Вознесенского неожиданно оставляют в покое. Долгие дни напряженного ожидания сменялись еще более долгими тревожными ночами. За ним не приходили. Эта психологическая пытка продолжалась полтора месяца. И каждый оставшийся ему день отстраненный от всех постов бывший член Политбюро спешил использовать для завершения своих научных исследований. Когда же пасмурным осенним вечером 27 октября 1949 года на пороге его дома появилась группа военных в форме МГБ, на столе у пишущей машинки они увидели толстую рукопись книги «Политическая экономия коммунизма». Судьба этого произведения разделила судьбу его автора.

Расследование «ленинградского дела» держал под постоянным контролем Маленков, он же неоднократно присутствовал на допросах арестованных. Следственную группу непосредственно возглавлял полковник Комаров, о котором Абакумов говорил как о своем лучшем следователе. Некоторое представление об этом человеке дает фрагмент из его заявления, направленного несколько лет спустя, 17 февраля 1953 года, в адрес ЦК партии: «В коллективе следчасти хорошо знают, что я ненавидел врагов. Я был беспощаден с ними, как говорится, вынимал у них душу. Они боялись меня как огня. Сам министр не вызывал у них того страха, который появлялся, когда допрашивал я лично…»

В чем причина этого страха? Сегодня ответ на этот вопрос уже не является тайной. Документально установлено: ко всем арестованным применялись незаконные методы следствия, мучительные пытки, побои и истязания.

Тот же Комаров впоследствии признал, что по приказанию Абакумова лично избивал Вознесенского, а следователи Сорокин и Питовранов применили такие же меры грубого физического воздействия к Кузнецову.

Это свидетельство человека, который лично расправлялся с арестованными. А что же жертвы таких допросов? Большинство из них навсегда унесли тайну предварительного следствия вместе с собой в могилу. Но есть и счастливые исключения. Выжил Иосиф Михайлович Турко, бывший второй секретарь Ленинградского обкома партии. Он рассказывает:

«Дело мое вел Путинцев. Он бил меня по лицу, голове, а когда я упал - ногами в живот. Затем меня затолкали в карцер. В карцере я сидел дважды. Он грозил уничтожить мою жену, детей, если я не признаюсь. Потом Путинцев предложил мне подписать чудовищный протокол о Кузнецове, Вознесенском и других. В нем также содержались дикие измышления о руководителях Партии и правительства. И что я участник заговора. Били. Я кричал на всю тюрьму. Семь суток просидел в карцере. Снова отказался подписать протокол… Снова побои. Потом я увидел врача со шприцем. Я испугался и подписал сразу два протокола… Повели к Комарову. Его я боялся больше, чем Путинцева… Хотел покончить самоубийством… Дома жена лишилась рассудка, сына арестовали, малолетнюю дочь отдали в детдом».

Более года шло следствие. В сентябре 1950 года Абакумов согласовал со Сталиным основные идеи обвинительного заключения. 26 сентября его официально утвердил Главный военный прокурор А.П.Вавилов.

Судебный процесс решено было проводить в Ленинграде. 29 сентября 1950 года в помещении окружного Дома офицеров на Литейном проспекте открылось выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР. В состав коллегии вошли три генерал-майора юстиции под председательством И.Р.Муталевича. Дело слушалось без участия государственного обвинителя и защитников.

Официального сообщения о процессе в печати не было. Поэтому длительное время подробности суда оставались неизвестными.

По свидетельству сотрудника МГБ Коровина, «Комаров хвастался, что сумел убедить Кузнецова, что весь процесс - не более как «дань общественному мнению» и приговор исполняться не будет. Кузнецов даже спрашивал Комарова, хорошо ли он выступил в суде». Достоверность этого свидетельства едва ли можно считать безусловной, поскольку изложенное Коровиным трудно согласуется с другими известными фактами.

Относительно же поведения на суде Алексея Александровича Кузнецова достоверно известно, что он нашел в себе силы твердо заявить в последнем слове:

Я был большевиком и останусь им, какой бы приговор мне не вынесли. История нас оправдает.

Не меньшим мужеством исполнено и последнее слово Николая Александровича Вознесенского:

Я не виновен в преступлениях, которые мне предъявляются. Прошу передать это Сталину.

Глубокой ночью 1 октября 1950 года в 0 часов 59 минут суд приступил к оглашению приговоров. С председательского кресла поднимается генерал-майор юстиции Матулевич:

« - …Кузнецов, Попков, Вознесенский, Капустин, Лазутин, Родионов, Турко, Закржевская, Михеев признаны виновными в том, что, объединившись в 1938 году в антисоветскую группу, проводили подрывную деятельность в партии, направленную на отрыв Ленинградской партийной организации от ЦК ВКП(б) с целью превратить ее в опору для борьбы с партией и ее ЦК… Для этого пытались возбуждать недовольство среди коммунистов ленинградской организации мероприятиями ЦК ВКП(б), распространяя клеветнические утверждения, высказывали изменнические замыслы… А также разбазаривали государственные средства. Как видно из материалов дела, все обвиняемые на предварительном следствии и на судебном заседании вину свою признали полностью».

Военная коллегия Верховного суда СССР квалифицировала их деяния по самым тяжким составам Уголовного кодекса РСФСР - ст. 58 1а (измена родине), ст. 58-7 (вредительство), ст. 58-11 (участие в контрреволюционной организации). А.А.Кузнецов, Н.А.Вознесенский, П.Е.Попков, П.Г.Лазутин, М.И.Родионов и Я.Ф.Капустин были приговорены к высшей мере наказания - расстрелу. И.М.Турко получил пятнадцать лет лишения свободы, Т.В.Закржевская и Ф.Е.Михеев - по десять. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал.

Осужденным на смерть в таких случаях остается единственное - ходатайствовать перед Президиумом Верховного Совета СССР о помиловании. Но и этой последней возможности осужденным не дали: сразу же по вынесении приговора генерал юстиции И.О.Матулевич отдал распоряжение о немедленном приведении его в исполнение.

Прямо из зала судебного заседания осужденных доставили в подвал, из которого живым выхода нет. В два часа ночи 1 октября 1950 года раздались роковые выстрелы…

«История нас оправдает» - эти слова, сказанные Алексеем Александровичем Кузнецовым в трагический момент жизни, нашли свое подтверждение значительно раньше, чем он сам мог предполагать. Уже 30 апреля 1954 года Верховный суд СССР полностью реабилитировал обвиняемых по «ленинградскому делу». А еще несколько месяцев спустя перед судом предстали фальсификаторы этого дела - министр государственной безопасности генерал-полковник В.С.Абакумов, начальник следственной части по особо важным делам генерал-майор А.Г.Леонов, его заместители полковники М.Т.Лихачев и В.И.Комаров. Военная коллегия Верховного суда СССР признала их виновными и приговорила к высшей мере наказания.

Правосудие свершилось.

В литературе о "ленинградском деле" анализ политического потенциала Вознесенского и Кузнецова или отсутствует вовсе, или несет черты апологетики. Эта апологетика навеяна в основном мемуарами Никиты Хрущева, Николая Байбакова, Анастаса Микояна и воспоминаниями ленинградцев, работавших под началом Вознесенского и Кузнецова.

Пятьдесят лет назад, 1 октября 1950 г. а, были расстреляны бывший первый заместитель председателя Совета министров СССР, председатель Госплана СССР, член Политбюро ЦК ВКП(б) Николай Вознесенский и бывший секретарь ЦК ВКП(б), начальник Управления кадров ЦК Алексей Кузнецов, о которых Сталин в 1948 г. в узком кругу соратников говорил как о самых подходящих кандидатурах на посты председателя Совета министров (Вознесенский) и генерального секретаря ЦК ВКП(б) (Кузнецов) после его смерти. Почему же он переменил свое мнение об этих людях и дал санкцию на их уничтожение? На сей счет среди историков есть несколько точек зрения, и сопоставление их способно лишь еще больше запутать так называемое "ленинградское дело", жертвами которого стали несостоявшиеся наследники Сталина. Однако для понимания причин устранения Вознесенского и Кузнецова анализа хитросплетений "ленинградского дела" явно недостаточно. Сводить все дело к интригам Берии и Маленкова, сыгравших на усилившейся к концу жизни маниакальной сталинской подозрительности, значит говорить только об одной стороне проблемы. До того как очутиться в роли подследственных, Вознесенский и Кузнецов обладали огромной властью, вели свою собственную политическую игру, смысл которой еще полностью не разгадан.

В литературе о "ленинградском деле" анализ политического потенциала Вознесенского и Кузнецова или отсутствует вовсе, или несет черты апологетики. Эта апологетика навеяна в основном мемуарами Никиты Хрущева, Николая Байбакова, Анастаса Микояна и воспоминаниями ленинградцев, работавших под началом Вознесенского и Кузнецова. Хрущев оценивал Вознесенского как человека "умного, резкого, прямого и смелого", Байбаков, долгое время проработавший министром нефтяной промышленности и председателем Госплана СССР, считал Вознесенского "талантливым организатором, тонким психологом экономики". Анастас Микоян, сын которого женился на дочери Кузнецова в то время, когда тот уже был снят со всех своих постов, утверждал в своих мемуарах, что во время блокады Ленинграда "основной фигурой" там был не Жданов, который "практически переселился в бомбоубежище", а Кузнецов - именно ему Сталин доверил "самые ответственные вопросы". Нам важно не только установить, соответствуют ли действительности эти характеристики, но и попытаться ответить на главный вопрос: обладали ли Вознесенский и Кузнецов какими-то особыми качествами, позволявшими им возглавить страну после смерти Сталина?

Начнем с Вознесенского. Действительно, это был очень волевой, сильный руководитель, сыгравший большую роль в развитии оборонной промышленности в годы Великой Отечественной войны. Тогда Вознесенский курировал работу наркоматов вооружений и боеприпасов (до февраля 1942 г.), занимался вопросами эвакуации оборонных заводов, как председатель Госплана отвечал за разработку военно-хозяйственных планов обеспечения обороны страны. Благодаря Вознесенскому было значительно расширено и ускорено производство противотанковых ружей, а также реактивной артиллерии и снарядов для нее. Дмитрий Устинов, возглавлявший в то время наркомат вооружений, вспоминал, что именно Вознесенский еще за неделю до начала войны дал указание продолжить работу над противотанковым ружьем конструктора Руковишникова, снятым с производства в 1940 г., и попросил наркома оградить конструктора от "придирок". По воспоминаниям председателя Моссовета Василия Пронина, Вознесенский летом 1941 г. удачно руководил оперативной, "в считанные недели" перестройкой московских заводов на выпуск реактивной артиллерии и реактивных снарядов. Однако успехи Вознесенского зависели не только от его личных административных способностей, но и во многом от тех огромных властных полномочий, которыми он обладал в условиях военного времени. Подчиненные ему наркомы, директора заводов, конструкторы прекрасно понимали, что срыв любого распоряжения первого заместителя председателя Совнаркома СССР, члена Государственного Комитета обороны чреват по меньшей мере отстранением от должности. Поэтому эти распоряжения выполнялись часто в рекордно короткие сроки.

В мирное время Вознесенский 11 лет возглавлял Госплан СССР. При этом приходится признать во многом справедливым мнение Микояна о том, что Вознесенский был экономистом "профессорского типа", без всякого "практического опыта хозяйственного руководства". Под стать ему был и сам Госплан, структура во многом виртуальная. Порою случалось так, что даже лидеры партии и государства не могли понять смысл существования ведомства, задания и планы которого многие министры и директора заводов посылали куда подальше. Байбаков вспоминал, что Брежневу "не хватало терпения детально разбираться в проекте плана" и однажды он прервал доклад Байбакова следующим предложением: "Николай, ну тебя к черту! Ты забил нам голову своими цифрами. Я уже ничего не соображаю. Давай сделаем перерыв, поедем поохотиться". После охоты Брежнев все же нашел в себе силы выслушать председателя Госплана, но через два дня на Политбюро сказал: "Я два дня слушал Байбакова, а теперь спать не могу".

Сталин, в отличие от Брежнева, относился к Госплану куда серьезнее, срывы плановых показателей всегда воспринимал с раздражением, виновников этих срывов сурово наказывал. Микоян тщетно пытался доказать ему, что невозможно закладывать одинаковые показатели для первого и четвертого кварталов - этому препятствуют естественные природные условия. Например, в рыбной промышленности осень была мертвым сезоном, и поймать столько же рыбы, сколько летом, в это время было просто невозможно. Но Сталин на эти доводы не реагировал или раздраженно говорил Микояну: "Опять ты за свое! Брось".

Вознесенский сумел добиться серьезного усиления позиций Госплана в административной структуре советского государства во многом благодаря тому, что этого же хотел Сталин. Это не означает, что Вознесенский стремился сделать легкую карьеру на манипуляциях с цифрами. Со Сталиным такие игры были смертельно опасны. Расположение Сталина он снискал тем, что, используя данные Госплана, без утайки информировал его о истинном положении дел в экономике. Показателен в этом плане следующий факт. Когда в январе 1942 г. Сталин, опьяненный разгромом немцев под Москвой, предложил перейти к наступлению силами всех девяти фронтов с целью обеспечить "полный разгром гитлеровских войск в 1942 году", только Жуков и Вознесенский выступили против этой провалившейся затем с треском затеи. Вознесенский мотивировал свое несогласие с планом Сталина тем, что "мы сейчас еще не располагаем материальными возможностями, достаточными для того, чтобы обеспечить одновременное наступление всех фронтов". Сталин, в свою очередь, увидел в Вознесенском самого энергичного работника, способного осуществлять контроль над выполнением плана. Это была очень удобная роль - ведь исправлять выявленные Госпланом недоработки приходилось не Вознесенскому, а иным людям. Огромная власть, личное расположение Сталина и тот факт, что он руководил рядом ключевых направлений в экономике в экстремальных условиях войны, развили в Вознесенском отрицательные черты характера. Имеется немало свидетельств высокомерия, амбициозности, грубости, которые он возвел в стиль своей работы. Самое яркое из такого рода описаний оставил начальник охраны Николая Шверника Георгий Эгнаташвили: "Шло заседание Совмина... И вдруг неожиданно распахивается дверь, и выходит Николай Алексеевич с двумя министрами. Эх, как он начал их материть. И в хвост и в гриву. Мне стало не по себе..." Конечно, не один Вознесенский страдал таким недостатком, как грубость к подчиненным; матерные выражения встречаются в некоторых резолюциях Сталина (в 1941 г. на одном из сообщений НКВД о готовящемся вторжении Германии в СССР он написал: "Пошлите ваш источник к е... матери"), но "вождь народов" мог быть и очень вежливым, внимательным, выдержанным собеседником. Многих, кто общался со Сталиным, например, авиаконструктора Яковлева, писателя Симонова, маршала авиации Голованова, поражали его начитанность, остроумие и даже умение признать свою неправоту. Вознесенский ничем подобным не отличался. В воспоминаниях современников он предстает не воздержанным на язык человеком. Нарком Военно-морского флота Николай Кузнецов вспоминал, как неприятно поразило его поведение Вознесенского на одном заседании правительства в июне 1941 г. На этом заседании, когда Сталин сообщил об аресте начальника управления противовоздушной обороны, Героя Советского Союза Штерна, сидевший рядом с Кузнецовым Вознесенский громко воскликнул: "Сволочь!"

Все это говорит о том, что Вознесенский не обладал необходимой для своего положения в окружении Сталина выдержкой. Не прошедшие в отличие от Молотова, Кагановича, Берия, Маленкова, Хрущева суровую школу репрессий второй половины 30-х гг., Вознесенский и Кузнецов часто шли напролом там, где нужна была интрига, не умели держать язык за зубами, когда это было необходимо даже для успехов в своей личной политической карьере. Это делало их уязвимыми в борьбе со своими главными противниками в Политбюро - Берией и Маленковым. По мнению Байбакова, Вознесенский нажил в лице Берии смертельного врага в 1945 г. на одном из совещаний, где обсуждался вопрос строительства газопровода Москва-Саратов. "Устав от пронзительного и однообразного крика" Лаврентия Павловича, он призвал его к порядку, "предложив заняться существом дела". "Берия, - пишет Байбаков, - не ожидавший такого вмешательства, казалось, весь позеленел...".

Своим крайне прямолинейным, подчеркнуто официальным, резким, а часто и грубым стилем работы Вознесенский вызывал неприязнь у многих наркомов, что не только ослабляло его позиции как возможного будущего главы правительства, но и, что особенно важно, наносило серьезный урон промышленности, в первую очередь оборонной, и портило отношения между Госпланом и наркоматами. Нарком боеприпасов Ванников писал, что в годы войны именно Вознесенский особенно резко выступал против производства автоматических винтовок, благодаря чему их перестали выпускать, но спустя какое-то время все равно наладили их выпуск по решению Сталина. Еще более конфликтная ситуация возникла между Вознесенским и наркомами нефтяной и угольной промышленности Байбаковым и Вахрушевым. "Как-то раз он (Вознесенский. - С.К.) - вспоминал Байбаков, - вызвал к себе меня и наркома угольной промышленности Вахрушева. Речь шла о том, как обеспечить топливом запросы фронта и тыла. Наша информация явно не удовлетворяла Вознесенского. Он нахмурился, как-то весь внутренне подобрался и потребовал увеличить проектные задания по добыче нефти и угля. "Но для этого нужны дополнительные материальные ресурсы! Вот цифры, вот показатели!" - ответили мы, отлично зная, что наши отрасли работают на пределе. "Таких ресурсов у нас сейчас нет, и мы ничего дать вам не можем". Напряженность в кабинете возрастала... И вдруг, то ли в запальчивости, то ли из-за перенапряжения нервов, горячий спор перешел в нечто невообразимое: Вахрушев, побледнев, вскочил со стула, схватил Вознесенского за лацканы пиджака и начал трясти его, выкрикивая совсем скандальные "доводы". Я опешил: Вознесенский тоже схватил своего разъяренного собеседника за лацканы и начал трясти его, что-то крича... Разошлись мы, так и не получив требуемой помощи". Уже после войны Вознесенский встретил резкий отпор у министра судостроения Малышева, у которого председатель Госплана предложил отобрать два завода, а также высказал недоверие относительно обещаний министра наладить выпуск судовой брони. Сам Сталин был вынужден заступиться за Малышева, заявив, что мы знаем его "как честного человека". Думается, что приведенные выше факты говорят не в пользу Вознесенского как потенциального главы правительства СССР.

Алексей Кузнецов был еще более неудачной кандидатурой на роль руководителя партии, чем Вознесенский в качестве главы правительства. Если недостатки Вознесенского можно еще было компенсировать подбором ему толковых заместителей или дезавуировать их вмешательством Политбюро ЦК, которое на самом деле и принимало все ключевые решения в экономике, то неподготовленность Кузнецова к руководству партийным аппаратом могла иметь куда более серьезные последствия, потому что именно этот аппарат держал в своих руках все нити управления не только внутренней, но и внешней политикой.

Послужной список Кузнецова, казалось бы, не дает оснований для нашего умозаключения. В самом деле, Кузнецов прошел все ступени партийной иерархии в Ленинграде: от инструктора горкома до первого секретаря обкома и горкома партии. Его стремительный карьерный рост после войны произошел благодаря покровительству ближайшего в то время соратника Сталина Жданова. Однако анализ деятельности Кузнецова в качестве секретаря ЦК ВКП(б) и начальника Управления кадров ЦК свидетельствует о том, что Жданов не только не научил Кузнецова, как следует себя вести в окружении Сталина, но и не втолковал ему, как опасно демонстрировать в Москве свой ленинградский патриотизм. Этот патриотизм выражался не только в том, что в годы войны Кузнецов культивировал в Ленинграде образ Кирова, но и в стремлении значительно повысить статус Ленинграда и ленинградской партийной организации, что потом стало одним из главных поводов для "ленинградского дела". Литература об этом деле невелика по объему и чрезмерно запутывает не искушенного в истории позднего сталинизма читателя. Наиболее четко прослеживается три версии этого дела. Первая версия - официальная, сформулированная в результате реабилитации Вознесенского, Кузнецова и других осужденных по "ленинградскому делу" - в 1954-1957 гг. претерпела серьезную эволюцию. В 1954 г. главными виновниками уничтожения Вознесенского и Кузнецова сделали группу сотрудников госбезопасности во главе с бывшим министром госбезопасности Абакумовым, действовавших по указке Берии. После того как Хрущев в 1957 г. отстранил от власти Молотова, Маленкова и Кагановича, официальная версия изменилась. Теперь главными создателями "ленинградского дела" стали Берия и Маленков, которые боялись усиления позиций Вознесенского и Кузнецова и поэтому раздули до масштабов государственного преступления следующие факты: 1) в январе 1949 г. в Ленинграде провели всероссийскую оптовую ярмарку с участием торговых организаций союзных республик, придав ей тем самым союзный статус и не поставив при этом в известность Москву; 2) первый секретарь ленинградского обкома и горкома Попков скрыл факты голосования против партийного руководства Ленинграда на партконференциях города и области в декабре 1948 г.;

3) тот же Попков в 1948 г. предложил Вознесенскому взять "шефство" над Ленинградом. Берия и Маленков обвинили Вознесенского, Кузнецова, Попкова и др. в стремлении организовать в Ленинграде враждебную антипартийную группу, ставящую своей целью оторвать партийную организацию Ленинграда от Москвы и СССР, сделать Ленинград столицей РСФСР.

Вторая версия исходит от уцелевших обвиняемых по "ленинградскому делу". По мнению бывшего порученца Кузнецова Воинова, глубинные мотивы организаторов этого дела заключались в том, чтобы скрыть от народа "истинных виновников нашего военного поражения 1941 года", а также виновников "перегибов в сельском хозяйстве" и общего "беззакония и произвола". Воинов видит в Вознесенском и Кузнецове чуть ли не открытых противников сталинизма, представителей фронтового поколения, предопределившего, по сути, "феномен ХХ съезда". Наконец, третью версию выдвинули некоторые историки национал-патриотического направления, считающие Вознесенского и Кузнецова лидерами "русской партии" в сталинском окружении. Историк Олег Платонов полагает, что на самом деле "ленинградское дело" было "русским делом", поскольку "посредством его была разгромлена большая часть новых русских кадров, пришедших после войны на замену старым еврейско-космополитическим функционерам".

Все три версии имеют определенную идеологическую подоплеку. Официальная версия, исходящая от лидеров КПСС, подправлялась в зависимости от расстановки сил в высших эшелонах власти. Что касается двух неофициальных версий, то их роднит аберрация сознания. Репрессированным соратникам Кузнецова грезится, что он был антисталинистом, поскольку был кировцем. Однако эта аргументация не выдерживает критики, поскольку строится на популярном в годы перестройки мифе о том, что Киров был антисталинцем. Историки, к примеру, Олег Хлевнюк, уже после перестройки, когда публику подобные мифы перестали интересовать, документально доказал, что Киров был стопроцентным сталинцем, только более мягкого типа, и поэтому все душещипательные сюжеты о его противостоянии Сталину следует признать вымыслом в духе популярного в свое время романа Анатолия Рыбакова "Дети Арбата".

Для Платонова представить Вознесенского и Кузнецова лидерами "русской партии" в Политбюро было необходимо для обоснования своего общего видения сталинского периода нашей истории. Сталин в его изображении является не только главным русским патриотом ХХ века, но и главным противником мирового сионизма, который олицетворяли в сталинском окружении Берия, Маленков и Хрущев. Подробно разбирать эту аргументацию так же хлопотно и долго, как опровергать построения известных математиков от истории Носовского и Фоменко. На это не хватит даже статьи. Укажем лишь на то, что представление о русском, патриотическом характере сталинского правления 40-х гг., основанное на антисемитских проявлениях в кадровой политике аппарата тех лет, иллюзорно. Как быть с отношением Сталина к русской деревне, с его последними экономическими изысканиями, ведущими, по сути, к новому военному коммунизму (на закате жизни вождь вдруг решил, что настала пора установить "прямой продуктообмен" между городом и деревней)? Забываются как-то и гонения на генетику, обрекшие нашу биологию на прозябание. Любование державной риторикой Сталина 40-х гг. заслоняет эти и другие факты, свидетельствующие о том, что он был все же национал-большевиком, а не русским националистом, и хотел ввести тот же коммунизм, но русофильской окраски. На одном из совещаний с преподавателями политэкономии в 1950 г. Сталин сетовал на то, что молодежь плохо знает или совсем не знает Маркса; с ортодоксально марксистских позиций написаны и его последние экономические работы. Вообще причудливое совмещение в Сталине самых различных идеологических веяний - тема слишком серьезная. Представлять его в какой-то одной идеологической ипостаси значит искажать его истинный облик.

Самое интересное то, что две неофициальные версии построены исключительно на умозрительных предположениях, догадках, голословных утверждениях. Между тем "ленинградское дело" до конца никогда не будет распутано не только потому, что Маленков в 1957 г. лично уничтожил большую часть материалов по этому делу, но и потому, что в самих этих документах правда и ложь часто просто неразличимы. В самом деле, если лидеры КПСС дважды меняли свою позицию относительно главных виновников "ленинградского дела", то чего можно ожидать от других его интерпретаторов, не связанных партийной дисциплиной, а теперь и цензурой? Теперь бумага все стерпит.

Тем не менее сопоставление воспоминаний современников, проведение исторических аналогий, анализ конкретной ситуации в высших эшелонах власти конца 40-х гг. позволяют утверждать, что в возникновении "ленинградского дела" были виновны во многом сами его главные фигуранты, нарушившие те правила политической игры, которые тогда существовали во власти. Тот же Кузнецов, насаждавший в Ленинграде культ Кирова и закрывавший глаза на проколы ленинградцев с организацией оптовой ярмарки и другие перечисленные выше факты, демонстрировал не только неосторожность, но и недопустимую для секретаря ЦК времен Сталина глупость.

Культивировать все связанное с Ленинградом было неразумно уже по той простой причине, что Сталин хранил исключительно негативные воспоминания о роли питерской партийной организации во времена руководства ею Зиновьева. Зиновьев и его соратники, борясь со Сталиным за власть, тоже использовали революционный имидж Ленинграда, считали ленинградских большевиков самыми лучшими и достойными коммунистами, к голосу которых следует прислушиваться в первую очередь. Кроме того, накануне ХV съезда ВКП(б) угроза раскола партии для Сталина была очевидна не только из-за того, что зиновьевцы сумели добиться для своего вождя права сделать на съезде содоклад по политическому отчету, с которым должен был выступать сам генсек, но и из-за неожиданного демарша ближайшего в то время сталинского соратника Ворошилова, заявившего о допустимости создания в РСФСР отдельной партийной организации. В этом предложении Сталин усмотрел опасность для центральных партийных органов, авторитет которых российская компартия могла бы подорвать уже самими своими масштабами. Для той системы власти, которая возникла при Сталине, боязнь образования внутри РСФСР компартии была во многом логичной. Политбюро ЦК было высшим органом власти в Советском Союзе потому, что венчало собой жесткую унитарную систему управления страной. Россия была незаслуженно обойдена многими атрибутами суверенитета, но отсутствие в ней своей партии и, следовательно, своего Политбюро было необходимо для эффективного функционирования центральных партийных органов. Появление в Москве двух партийных центров власти - Союза и РСФСР - не только создало бы опасный прецедент для требований о большей самостоятельности, скажем, украинской компартии, но и грозило столкновением амбиций и интересов союзного и российского руководства. На уровне государства противоречия интересов союзных и республиканских ведомств нередко приводили к тупиковым ситуациям. Так, например, препирательства НКВД РСФСР с ОГПУ СССР вокруг распределения контингентов заключенных ГУЛАГа приобрели настолько затяжной и склочный характер, что российский НКВД Сталин приказал "просто закрыть". И вот в конце 40-х гг. Сталин вдруг снова сталкивается не только с сепаратизмом ленинградских партийцев, но и с опасными стремлениями к расширению российского суверенитета. По свидетельству одного из районных председателей исполкома в Ленинграде, Булычева, после войны Кузнецов вместе с председателем Совмина РСФСР Родионовым (расстрелянным по "ленинградскому делу" в один день с Кузнецовым) предложили Сталину перевести российское правительство из Москвы в Ленинград, а сам Ленинград сделать столицей РСФСР. "По секрету говорили, - вспоминал Булычев, - что такое предложение не понравилось Сталину, но он открыто не высказался, промолчал". Такая реакция Сталина уже давала повод сбавить обороты, быть осторожнее. Но Кузнецов "лез на рожон". Если он плохо знал историю партии и сознательно вел дело к тому, чтобы повысить статус не только Ленинграда, но и РСФСР в целом, то это свидетельствует опять же по меньшей мере о его наивности, которая на таких должностях, как секретарь ЦК и начальник Управления кадров ЦК, была просто самоубийственна. Столь же наивны были и его "наезды" на работников МГБ, которых он курировал по распоряжению Сталина. Если верить воспоминаниям очевидцев, утверждавших, что Кузнецов допытывался у гебистов о деле Кирова и в публичных выступлениях перед ними отдавал предпочтение кировским цитатам, то это опять же свидетельствует о самоубийственной политической линии Кузнецова. Здесь уже и дружба домами с министром госбезопасности Абакумовым не могла спасти.

Все-таки Молотов был, наверное, близок к истине, когда говорил о том, что Сталин наметил себе в наследники людей, недостаточно подготовленных для той системы власти, которую он создал. Обеспечив им стремительный карьерный рост, Сталин также подзабыл выдающиеся интриганские способности своей старой гвардии и не увидел того, что здесь Вознесенский и Кузнецов конкуренции ей не составят. Берия и Маленков как по нотам разыграли "ленинградское дело", и Сталин был вынужден сам сказать последнее слово, решившее судьбу его несостоявшихся наследников. Наверное, это был один из самых драматических эпизодов в его политической биографии.

Cергей Константинов

21 июля 1949 года по приказу министра госбезопасности Капустин был арестован. Без санкции прокурора.

Я был большевиком и останусь им, какой бы приговор мне не вынесли. История нас оправдает.

Не меньшим мужеством исполнено и последнее слово Николая Александровича Вознесенского:

Я не виновен в преступлениях, которые мне предъявляются. Прошу передать это Сталину.

Правосудие свершилось.