Преподобный Амвросий Оптинский: биография, молитва и интересные факты. Житие (биография) Амвросия Оптинского, преподобный Амвросий Оптинский Отец амвросий

Преподобный Амвросий был третьим по счету самым известным и прославленным из всех Оптинских старцев. Он не был епископом, архимандритом, не был даже игуменом, он был простым иеромонахом. О смирении святых как-то очень хорошо сказал митрополит Московский Филарет перед мощами отца нашего Сергия Радонежского: «Вот всё вокруг слышу Ваше Высокопреосвященство, Ваше Высокопреподобие, один ты, отче, просто преподобный ».

Вот таким и был Амвросий, старец Оптинский. Он мог с каждым поговорить на его языке: помочь неграмотной крестьянке, которая жаловалась, что умирают индюшки, и барыня прогонит её со двора. Ответить на вопросы Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого и других, самых образованных людей того времени. Именно он стал прототипом старца Зосимы из романа «Братья Карамазовы» и духовным наставником всей православной России.

http://files.predanie.ru/mp3/%C6%E8%F2%E8%FF%20%F1%E2%FF%F2%FB%F5%2C%20%F7%F2%E8%EC%FB%F5%20%EF%F0%E0%E2%EE%F1%EB%E0%E2%ED%EE%E9%20%F6%E5%F0%EA%EE%E2%FC%FE/104_%CF%F0%EF.%20%C0%EC%E2%F0%EE%F1%E8%FF%20%CE%EF%F2%E8%ED%F1%EA%EE%E3%EE%20%281891%29.mp3

Александр Гренков, будущий отец Амвросий, родился 21 или 23 ноября 1812 года , в духовной семье села Большие Липовицы Тамбовской Епархии, дед – священник, отец, Михаил Фёдорович, – пономарь. Перед рождением ребёнка к деду – священнику съехалось так много гостей, что родильницу, Марфу Николаевну, перевели в баню, где она и родила сына, названного в святом крещении в честь благоверного великого князя Александра Невского, и она в этой суматохе запамятовала, в какое именно число он родился. Позднее, Александр Гренков, став уже старцем, шутил: «Как на людях я родился, так всё на людях и живу ».

Александр был шестым из восьмерых детей в семье. В 12 лет поступил в Тамбовское духовное училище, которое блестяще закончил первым из 148 человек. Затем учился в Тамбовской семинарии. Однако не пошел ни в Духовную Академию, ни в священники. Некоторое время он был домашним учителем в одной помещичьей семье, а затем преподавателем Липецкого Духовного Училища. Обладая живым и веселым характером, добротою и остроумием, Александр был очень любим своими товарищами. Перед ним, полным сил, талантливым, энергичным, лежал блестящий жизненный путь, полный земных радостей и материального благополучия. В последнем классе Семинарии ему пришлось перенести опасную болезнь, и он дал обет постричься в монахи, если выздоровеет.

По выздоровлении он не забыл своего обета, но четыре года откладывал его исполнение, «жался», по его выражению. Однако, совесть не давала ему покоя. И чем больше проходило времени, тем мучительнее становились укоры совести. Периоды беззаботного веселья и беспечности сменялись периодами острой тоски и грусти, усиленной молитвы и слез. Однажды, будучи уже в Липецке, гуляя в соседнем лесу, он, стоя на берегу ручья, явственно расслышал в его журчанье слова: «Хвалите Бога, любите Бога… ».

Дома, уединяясь от любопытных взоров, он пламенно молился Божией Матери просветить его ум и направить его волю. Вообще, он не обладал настойчивою волею и уже в старости говорил своим духовным детям: «Вы должны слушаться меня с первого слова. Я - человек уступчивый. Если будете спорить со мною, я могу уступить вам, но это не будет вам на пользу ». Изнемогая от своей нерешимости, Александр Михайлович отправился за советом к проживавшему в той местности известному подвижнику Илариону. «Иди в Оптину , - сказал ему старец, - и будешь опытен ».

После слёз и молитв в Лавре мирская жизнь, развлекательные вечера в гостях показались Александру такими ненужными, лишними, что он решил срочно и тайно уехать в Оптину. Возможно, он не хотел, чтобы уговоры друзей и родных поколебали его решимость исполнить обет посвятить свою жизнь Богу.

Свято-Введенский ставропигиальный монастырь Оптина Пустынь

Оптина Пустынь. Введенский собор

Осенью 1839 года он прибыл в Оптину Пустынь, где был ласково принят старцем Львом. Вскоре он принял постриг и был наречен Амвросием, в память святителя Медиоланского, затем был рукоположен в иеродьякона и, позднее, во иеромонаха. Это было пять лет трудов, аскетической жизни, тяжёлой физической работы.

Когда известный духовный писатель Е. Поселянин потерял любимую жену, и друзья посоветовали ему оставить мир и уйти в монастырь, ответил: «Я рад бы оставить мир, но в монастыре меня пошлют работать на конюшню ». Неизвестно, какое послушание дали бы ему, но он верно почувствовал, что в монастыре постараются смирить его дух, чтобы из духовного писателя превратить в духовного делателя.

Так и Александру пришлось работать в пекарне, печь хлеб, варить хмелины (дрожжи), помогать повару. С его блестящими способностями, знанием пяти языков, ему, наверное, нелегко было стать просто помощником повара. Эти послушания воспитывали в нём смирение, терпение, умение отсекать свою волю.

Некоторое время он был келейником и чтецом старца Льва, который особенно любил молодого послушника, ласково называя его Сашей. Но из воспитательных побуждений испытывал при людях его смирение. Делал вид, что гремит против него гневом. Но другим про него говорил: «Великий будет человек». После смерти старца Льва юноша стал келейником старца Макария.

Преподобный Лев Оптинский Преподобный Макарий Оптинский

Скоро после своего рукоположения, изнуренный постом, он сильно простудился. Болезнь была настолько тяжела и продолжительна, что навсегда подорвала здоровье отца Амвросия и почти приковала его к постели. Вследствие своего болезненного состояния он до самой своей кончины не мог совершать литургии и участвовать в длинных монастырских богослужениях. Всю оставшуюся жизнь он еле передвигался, страдал от испарины, так что переодевался по несколько раз в сутки, не выносил холода и сквозняков, пищу употреблял только жидкую, в количестве, которого едва бы хватило трёхлетнему ребёнку.

Постигшая о. Амвросия тяжелая болезнь имела для него несомненно провиденциальное значение. Она умерила его живой характер, предохранила его, быть может, от развития в нем самомнения и заставила его глубже войти в себя, лучше понять и самого себя, и человеческую природу. Не даром же впоследствии о. Амвросий говорил: «Монаху полезно болеть. И в болезни не надо лечиться, а только подлечиваться!» .

Пожалуй, никто из Оптинских старцев не нёс такого тяжёлого креста болезни, как прп. Амвросий. На нём сбывались слова: «Сила Божия в немощи совершается ». Несмотря на болезнь, отец Амвросий остался по-прежнему в полном послушании у старца Макария, даже в малейшей вещи давал отчет ему. По благословению старца он занимался переводом святоотеческих книг, в частности, им была подготовлена к печати «Лествица» преподобного Иоанна, игумена Синайского, письма и жизнеописание о. Макария и другие книги.

Келия старца Амвросия Оптинского

Кроме того он скоро стал приобретать славу опытного наставника и руководителя в делах не только духовной, но и практической жизни. Еще при жизни старца Макария, с его благословения, некоторые из братии приходили к о. Амвросию для откровения помыслов. Так старец Макарий постепенно готовил себе достойного преемника, шутя по этому поводу: «Посмотрите-ка, посмотрите! Амвросий-то у меня хлеб отнимает». Когда же старец Макарий преставился, обстоятельства сложились так, что о. Амвросий постепенно занял его место.

Он обладал необыкновенно живым, острым, наблюдательным и проницательным умом, просветленным и углубленным постоянною сосредоточенною молитвою, вниманием к себе и знанием подвижнической литературы. Несмотря на свою постоянную болезнь и хилость, соединял неиссякаемую жизнерадостность, и умел давать свои наставления в такой простой и шутливой форме, что они легко и навсегда запоминались каждым слушающим:

«Мы должны жить на земле так, как колесо вертится, чуть одной точкой касается земли, а остальным стремится вверх; а мы, как заляжем, так и встать не можем».

«Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено - там ни одного».

«Не хвались горох, что ты лучше бобов, размокнешь - сам лопнешь».

«Отчего человек бывает плох? - Оттого, что забывает, что над ним Бог».

«Кто мнит о себе, что имеет нечто, тот потеряет».

«Жить проще — лучше всего. Голову не ломай. Молись Богу. Господь всё устроит, только живи проще. Не мучь себя, обдумывая, как и что сделать. Пусть будет – как случится, — это и есть жить проще».

«Нужно жить, не тужить, никого не обижать, никому не досаждать, и всем моё почтение».

«Жить – не тужить – всем довольной быть. Тут и понимать-то нечего».

«Если хочешь иметь любовь, то делай дела любви, хоть сначала и без любви».

Как-то ему сказали: «Вы, батюшка, очень просто говорите », старец улыбнулся: «Да я двадцать лет этой простоты у Бога просил ».

Старец принимал у себя в келье толпы людей, никому не отказывал, народ стекался к нему со всех концов страны. Так в течение более тридцати лет, изо дня в день, старец Амвросий совершал свой подвиг. До отца Амвросия никто из старцев не открывал двери своей кельи женщине. Он же не только принимал множество женщин и был их духовным отцом, но и основал недалеко от Оптиной пустыни женский монастырь – Казанскую Шамординскую пустынь, в которую, в отличие от других женских монастырей того времени, принимали больше неимущих и больных женщин.

Шамординская обитель прежде всего удовлетворяла ту горячую жажду милосердия к страждущем, которой всегда был полон о. Амвросий. Сюда он посылал многих беспомощных. Старец принимал самое живое участие в устройстве новой обители. Принесут, бывало, грязного, полунагого, покрытого лохмотьями и сыпью от нечистоты и истощения ребенка. «Возьмите его в Шамордино», - распоряжается старец (там приют для беднейших девочек). Здесь, в Шамордино, не спрашивали, способен ли человек принести пользу и доставить выгоду монастырю а просто всех принимали, упокоевали. К 90-м годам XIX века число инокинь в ней достигло 500 человек.

Шамордино. Казанская Амвросиевская женская пустынь

О. Амвросий не любил молиться на виду. Келейник, читавший правило, должен был стоять в другой комнате. Как-то раз читали молебный канон Богородице, и один из скитских иеромонахов решился в это время подойти к батюшке. Глаза о. Амвросия были устремлены на небо, лицо сияло радостью, яркое сияние почило на нем, так что священноинок не мог его вынести.

С утра и до вечера удрученный недугом старец принимал посетителей. К нему приходили люди с самыми жгучими вопросами, которые он усваивал себе, которыми в минуту беседы жил. Он всегда разом схватывал сущность дела, непостижимо мудро разъяснял его и давал ответ. Для него не существовало тайн: он видел все. Незнакомый человек мог прийти к нему и молчать, а он знал его жизнь, и его обстоятельства, и зачем он сюда пришел. От целодневных докладов келейники, то и дело приводившие к старцу и выводившие посетителей, едва держались на ногах. Сам старец временами лежал без чувств. Иногда, чтобы сколько-нибудь облегчить отуманенную голову, старец приказывал прочесть себе одну или две басни Крылова.

Что касается исцелений, то им не было числа и перечислить их невозможно. Эти исцеления старец всячески прикрывал. Иногда он, как бы в шутку, стукнет рукой по голове, и болезнь проходит. Случилось, чтец, читавший молитвы, страдал сильной зубной болью. Вдруг старец ударил его. Присутствующие усмехнулись, думая, что чтец сделал ошибку в чтении. На деле же у него прекратилась зубная боль. Зная старца, некоторые женщины обращались к нему: «Батюшка Абросим! Побей меня, у меня голова болит ».

Со всех концов России стекались к хибарке старца бедные и богатые, интеллигенция и простолюдины. И он принимал всех с одинаковой любовью и благорасположением. К нему приезжали за советом и для беседы великий князь Константин Константинович Романов, Ф.М. Достоевский, В.С. Соловьев, К.Н. Леонтьев (монах Климент), А.К. Толстой, Л.Н. Толстой, М.П. Погодин и многие другие. В. Розанов писал: «Благодеяние от него льется духовное, да, наконец, и физическое. Все поднимаются духом, только взирая на него… Самые принципиальные люди посещали его (о. Амвросия), и никто не сказал ничего отрицательного. Золото прошло через огонь скептицизма и не потускнело ».

Духовная сила старца проявлялась иногда в совершенно исключительных случаях. Однажды старец Амвросий, согбенный, опираясь на палочку, откуда-то шел по дороге в скит. Вдруг ему представилась картина: стоит нагруженный воз, рядом лежит мертвая лошадь, а над ней плачет крестьянин. Потеря лошади-кормилицы в крестьянском быту ведь сущая беда! Приблизившись к павшей лошади, старец стал медленно ее обходить. Потом взяв хворостину, он стегнул лошадь, прикрикнув на нее: «Вставай, лентяйка!» - и лошадь послушно поднялась на ноги.

Час своей кончины суждено было старцу Амвросию встретить в Шамордино. 2 июня 1890 г. он по обыкновению выехал туда на лето. В конце лета старец три раза пытался вернуться в Оптину, но не смог по причине нездоровья. Через год болезнь усилилась. Его соборовали и неоднократно причащали. Вдруг пришло известие, что сам преосвященный, недовольный медлительностью старца, собирается приехать в Шамордино и увезти его. Тем временем старец Амвросий слабел с каждым днем. 10 октября 1891 года старец , три раза вздохнув и с трудом перекрестившись, скончался . И вот - едва преосвященный успел проехать половину пути до Шамордина и остановился ночевать в Перемышльском монастыре, как ему подали телеграмму, извещающую его о кончине старца. Преосвященный изменился в лице и смущенно сказал: «Что же это значит?» Преосвященному советовали вернуться в Калугу, но он ответил: «Нет, вероятно такова уж воля Божия! Простых иеромонахов архиереи не отпевают, но это особенный иеромонах - я хочу сам совершить отпевание старца».

Было решено перевезти его в Оптину Пустынь, где провел он свою жизнь и где покоились его духовные руководители - старцы Лев и Макарий. От тела покойного вскоре стал ощущаться тяжелый мертвенный запах.

Впрочем, об этом обстоятельстве давно еще он прямо говорил своему келейнику о. Иосифу. На вопрос же последнего, почему так, смиренный старец сказал: «Это мне за то, что в жизни я принял слишком много незаслуженной чести ». Но то дивно, что чем долее стояло в церкви тело почившего, тем менее стал ощущаться мертвенный запах. И это несмотря на то, что от множества народа, в продолжении нескольких суток почти не отходившего от гроба, в церкви была нестерпимая жара. В последний день отпевания старца от тела его уже стал ощущаться приятный запах, как бы от свежего меда.

Оптина Пустынь. Храм в честь Владимирской иконы Божией Матери

Под моросившим осенним дождем ни одна из свеч, окружавших гроб, не погасла. Погребли старца 15 октября, в тот день, старец Амвросий установил праздник в честь чудотворной иконы Божией Матери «Спорительница хлебов», перед которой он сам много раз возносил свои горячие молитвы. На мраморном надгробии выгравированы слова апостола Павла: «Бых немощным, яко немощен, да немощныя приобрящу. Всем бых вся, да всяко некия спасу » (1 Кор. 9:22).

Икона над ракой святого старца Амвросия – мироточит.

В июне 1988 г. Поместным Собором Русской Православной Церкви преподобный Амвросий, первым из Оптинских старцев, был причислен к лику святых. В годовщину возрождения обители, по милости Божией, произошло чудо: ночью после службы во Введенском соборе мироточили Казанская икона Божией Матери, мощи и икона преподобного Амвросия. Совершались другие чудеса от мощей старца, коими он удостоверяет, что не оставляет нас, грешных, своим заступничеством пред Господом нашим Иисусом Христом. Ему слава вовеки, Аминь.

Тропарь, глас 5:
Яко к целебному источнику, притекаем к тебе, Амвросие, отче наш, ты бо на путь спасения нас верно наставляеши, молитвами от бед и напастей охраняеши, в телесных и душевных скорбех утешаеши, паче же смирению, терпению и любви научаеши, моли Человеколюбца Христа и Заступницу Усердную спастися душам нашим.

Кондак, глас 2:
Завет Пастыреначальника исполнив, старчества благодать наследовал еси, болезнуя сердцем о всех с верою притекающих к тебе, темже и мы, чада твоя, с любовию вопием ти: отче святый Амвросие, моли Христа Бога спастися душам нашим.

_______________________________________________________
ОПТИНА ПУСТЫНЬ (2010)

Оптинский иеросхимонах Амвросий родился 23 ноября 1812 г. в селе Большая Липовица Тамбовской губернии в семье пономаря Михаила Федоровича и жены его Марфы Николаевны. Перед рождением младенца к деду его, священнику этого села, съехалось много гостей. Родительница, Мария Николаевна, была переведена в баню. 23 ноября в доме о. Феодора была большая суматоха, - и в доме был народ, и перед домом толпился народ. В этот день, 23 ноября родился Александр- будущий старец Оптиной пустыни- преподобный Амвросий Оптинский. Старец шутливо приговаривал: "Как на людях я родился, так все на людях и живу."

У Михаила Федоровича было восемь человек деьей: четыре сына и четыре дочери; Александр Михайлович был шестым из них.

В детстве Александр был очень бойким, веселым и смышленным мальчиком. По обычаю того времени учился он читать по славянскому букварю, часослову и псалтири. Каждый праздник он вместе с отцом пел и читал на клиросе. Он никогда не видел и не слышал ничего худого, т.к. воспитывался в строго церковной и религиозной среде.

Когда мальчику исполнилось 12 лет, его отдали в первый класс Тамбовского духовного училища. Учился он хорошо и по окончании училища, в 1830 году, поступил в Тамбовскую духовную семинарию. И здесь учеба давалась ему легко. Как вспоминал впоследствии его товарищ по семинарии: "Тут, бывало, на последние деньги купишь свечку, твердишь, твердишь заданные уроки; он же (Саша Гренков) занимался мало, а придет в класс, станет наставнику отвечать, - точно как по писанному, лучше всех." В июле 1836 г. Александр Гренков успешно окончил семинарию, но не пошел ни в Духовную академию, ни в священники. Он как будто чувствовал в душе своей особое призвание и не спешил пристроить себя к определенному положению, как бы ожидая зова Божия. Некоторое время он был домашним учителем в одной помещичьей семье, а затем преподавателем Липецкого духовного училища. Обладая живым и веселым характером, добротою и остроумием, Александр Михайлович был очень любим своими товарищами и сослуживцами. В последнем классе семинарии ему пришлось перенести опасную болезнь, и он дал обет постричься в монахи, если выздоровеет. По выздоровлении он не забыл своего обета, но несколько лет откладывал его исполнение, "жался," по его выражению. Однако совесть не давала ему покоя. И чем больше проходило времени, тем мучительнее становились укоры совести. Периоды беззаботного юношеского веселья и беспечности сменялись периодами острой тоски и грусти, усиленной молитвы и слез.

Однажды, будучи уже в Липецке и гуляя в соседнем лесу, он, стоя на берегу ручья, явственно расслышал в его журчании слова: "Хвалите Бога, любите Бога..." Дома, уединяясь от любопытных взоров, он пламенно молился Божией Матери просветить его ум и направить его волю. Вообще он не обладал настойчивой волей и уже в старости говорил своим духовным детям: "Вы должны слушаться меня с первого слова. Я - человек уступчивый. Если будете спорить со мной, я могу уступить, но это не будет вам на пользу." В той же Тамбовской епархии, в селе Троекурово, проживал известный в то время подвижник Иларион. Александр Михайлович пришел к нему за советом, и старец сказал ему: "Иди в Оптину Пустынь - и будешь опытен. Можно бы пойти и в Саров, но там уже нет теперь никаких опытных старцев, как прежде." (Старец преп. Серафим незадолго перед этим скончался). Когда наступили летние каникулы 1839 г., Александр Михайлович вместе со своим товарищем по семинарии и сослуживцем по Липецкому училищу Покровским, снарядив кибитку, отправились на богомолье в Троице-Сергиеву Лавру поклониться игумену земли Русской- преп. Сергию.

Вернувшись в Липецк, Александр Михайлович продолжал еще сомневаться и не сразу мог решиться порвать с миром. Случилось это, однако, после одного вечера в гостях, когда он смешил всех присутствующих. Все были веселы и довольны и в прекрасном настроении разошлись по домам. Что же касается Александра Михайловича, если и раньше в таких случаях он чувствовал раскаяние, то теперь его воображению живо представился его обет, данный Богу, вспомнилось ему горение духа в Троицкой Лавре и прежние долгие молитвы, воздыхания и слезы, определение Божие, переданное через о. Илариона.

Наутро решимость на этот раз твердо созрела. Опасался, что уговоры родных и знакомых поколеблют его решимость, Александр Михайлович тайно от всех ушел в Оптину, не испросив даже разрешения епархиального начальства.

Здесь Александр Михайлович застал при жизни самый цвет ее монашества: таких ее столпов, как игумен Моисей, старцы Лев (Леонид) и Макарий. Начальником скита был равный им по духовной высоте иеросхимонах Антоний, брат о. Моисея, подвижник и прозорливец.

Вообще все иночество под руководством старцев носило на себе отпечаток духовных добродетелей. Простота (нелукавство), кротость и смирение - были отличительными признаками оптинского монашества. Младшая братия старалась смиряться не только перед старшими, но и перед равными, боясь даже взглядом оскорбить другого, и при малейшем недоразумении спешили просить друг у друга прощения.

Итак, Александр Гренков прибыл в обитель 8 октября 1839 г. Оставив извозчика на гостином дворе, он сразу же поспешил в церковь, а после литургии - к старцу Льву, чтобы испросить благословения остаться на жительство в монастыре. Старец благословил его жить первое время в гостинице и переписывать книгу "Грешных спасение" (перевод с новогреческого) - о борьбе со страстями.

В январе 1840 г. он перешел жить в монастырь, пока еще не одеваясь в подрясник. В это время шла канцелярская переписка с епархиальными властями по поводу его исчезновения и еще не последовал от калужского архиерея указ настоятелю Оптинскому о принятии в обитель учителя Гренкова.

В апреле 1840 г. А. М. Гренков получил, наконец, благословение носить монашеское одеяние. Он был некоторое время келейником старца Льва и его чтецом (правило и службы). Сначала работал в монастырской пекарне, варил хмелины (дрожжи), пек булки. Затем в ноябре 1840 г. его перевели в скит. Оттуда молодой послушник не переставал ходить к старцу Льву для назидания. В скиту он был помощником повара целый год. Ему часто приходилось по службе приходить к старцу Макарию, то получить благословиние относительно трапезы, то ударять к трапезе в колокол,то по иным поводам. При этом он имел возможность сказать старцу о своем душевном состоянии и получить ответы. Цель была такова, чтобы не искушение побеждало человека, а чтобы человек побеждал искушение.

Старец Лев особенно любил молодого послушника, ласково называя его Сашей. Но из воспитательных побуждений испытывал при людях его смирение. Делал вид, что гремит против него гневом. С этой целью дал ему прозвище "Химера." Под этим словом он подразумевал пустоцвет, который бывает на огурцах. Но другим про него говорил: "Великий будет человек." Ожидая близкую смерть, старец Лев призвал батюшку о. Макария и сказал ему о послушнике Александре: "Вот человек больно ютится к нам, старцам. Я теперь уже очень слаб. Так вот я и передаю тебе его из полы в полу, владейим, как знаешь."

После смерти старца Льва брат Александр стал келейником старца Макария (1841-46). В 1842 г. он был пострижен в мантию и наречен Амвросием (в честь святителя Амвросия Медиоланского, память 7 декабря). Затем последовало иеродиаконство (1843 г.), а через 2 года - рукоположение в иеромонахи.

Здоровье о. Амвросия в эти годы сильно пошатнулось. Во время поездки на иерейскую хиротонию в Калугу 7 декабря 1846 г. он простудился и долго болел, получив осложнение на внутренние органы. С тех пор он уже никогда не смог по-настоящему поправиться. Впрочем, он не унывал и признавался, что телесная немощь благотворно действует на его душу. "Монаху полезно болеть, - любил повторять старец Амвросий, - и в болезни не надо лечиться, а только подлечиваться." И другим в утешение говорил: "Бог не требует от больного подвигов телесных, а только терпения со смирением и благодарения."

С сентября 1846 г. по лето 1848 г. состояние здоровья отца Амвросия было настолько угрожающим, что он в келье был пострижен в схиму с сохранением прежнего имени. Однако совершенно неожиданно для многих больной начал поправляться и даже выходить на улицу для прогулок. Этот перелом в течении болезни был явным действием силы Божией, а сам старец Амвросий впоследствии говорил: "Милостив Господь! В монастыре болеющие скоро не умирают, а тянутся и тянутся до тех пор, пока болезнь принесет им настоящую пользу. В монастыре полезно быть немного больным, чтобы менее бунтовала плоть, особенно у молодых, и пустяки менее приходили в голову."

Не только телесными немощами воспитывал Господь в эти годы дух будущего великого старца, а также благотворно действовало на отца Амвросия общение со старшей братией, среди которых было немало истинных подвижников. Приведем в качестве примера один случай, о котором рассказывал впоследствии сам старец.

Вскоре после того как о. Амвросий был посвящен в диаконы и должен был служить литургию в Введенском храме, подходит он перед службой к стоявшему в алтаре игумену Антонию, чтобы принять от него благословение, а о. Антоний спрашивает его: "Ну что, привыкаете?" О. Амвросий развязно отвечает ему: "Вашими молитвами, батюшка!" Тогда о. Антоний продолжает: "К страху-то Божьему?..." О. Амвросий понял неуместность своего тона в алтаре и смутился. "Так что, - заключил свой рассказ о. Амвросий, - умели приучать нас к благоговению прежние старцы."

Особенно важным для его духовного возрастания в эти годы было общение со старцем Макарием. Несмотря на болезнь, о. Амвросий остался по-прежнему в полном послушании у старца, даже в малейшей вещи давал отчет ему. По благословению о. Макария он занимался переводом святоотеческих книг, в частности, им была подготовлена к печати "Лествица" преподобного Иоанна, игумена Синайского.

Благодаря руководству старца Макария о. Амвросий смог без особых преткновений обучиться искусству из искусств - умной молитве. Это иноческое делание сопряжено со многими опасностями, так как дьявол старается ввести человека в состояние прелести и со значительными скорбями, поскольку неопытный подвижник под благовидными предлогами старается исполнить свою волю. Инок, не имеющий духовного руководителя, может на этом пути сильно повредить своей душе, как это случилось в свое время с самим старцем Макарием, самостоятельно обучавшемуся этому искусству. Отец Амвросий жесмог избежать бед и скорбей при прохождении умной молитвы именно потому, что имел опытнейшего наставника в лице старца Макария. Последний очень любил своего ученика, что, впрочем, не мешало ему подвергать о. Амвросия некоторым унижениям, чтобы сломать егосамолюбие. Старец Макарий воспитывл в нем строгого подвижника, украшенного нищетой, смирением, терпением и др. иноческими добродетелями. Когда за о. Амвросия заступятся: "Батюшка, он человек больной!" - "А я разве хуже тебя знаю,"- скажет старец. "Но ведьвыговоры и замечания монаху - это щеточки, которыми стирается греховная пыль с его души; а без сего монах ржавеет."

Еще при жизни старца Макария, с его благословения, некоторые из братии приходили к о. Амвросию для открытия помыслов.

Вот как об этом рассказывает игумен Марк (окончивший жизнь на покое в Оптиной). "Сколько мог я заметить, - говорит он, - о. Амвросий жил в это время в полном безмолвии. Ходил я к нему ежедневно для откровения помыслов и почти всегда заставал его за чтением святоотеческих книг. Если же не заставал его в келье, то это значило, что он находился у старца Макария, которому помогал в корреспонденции с духовными чадами, или трудился в переводах святоотеческих книг. Иногда же я заставал его на кровати и со сдержанными и едва приметными слезами. Мне казалось, что старец всегда ходил перед Богом или как бы всегда ощущал присутствие Божие, по слову псалмопевца: "...предзрех Господа предо мною выну" (Пс. 15:8), а потому все, что ни делал, старался творить ради Господа и Ему в угодность. Поэтому он всегда сетовал, боясь, как бы чем не оскорбить Господа, что отражалось и на его лице. Видя такую сосредоточенность своего старца, я в его присутствии всегда был в трепетном благоговении. Да иначе мне и нельзя было быть. Когда по обыкновению я опускался пред ним на колени, чтобы получить благословение, он весьма тихо спрашивал меня: "Что скажешь, брате, хорошенького?" Озадаченный его сосредоточенностью и умилением, я, отвечал: "Простите, Господа ради, батюшка. Может быть я пришел не вовремя?"- "Нет, - скажет старец, - говори нужное, но вкратце." И, выслушав меня со вниманием, он с благоговением преподаст полезное наставление и отпустит с любовью.

Наставления же он преподавал не от своего мудрствования и рассуждения, хотя и богат был духовным разумом. Если он учил духовных чад, относящихся к нему, то как бы в среде учащегося, и предлагал не свои советы, а непременно деятельное учение святых Отцов." Если же о. Марк жаловался о. Амвросию на кого-либо обидевшего его, старец, бывало, скажет плачевным тоном: "Брате, брате! Я человек умирающий." Или: "Я сегодня-завтра умру. Что я сделаю с этим братом? Ведь я не настоятель. Надобно укорять себя, смиряться перед братом - и успокоишься." Такой ответ вызывал в душе о. Марка самоукорение, и он, смиренно поклонившись старцу и испросив прощения, уходил успокоенный и утешенный, "как на крыльях улетал."

Кроме монахов, о. Макарий сближал о. Амвросия и со своими мирскими духовными чадами. Видя его беседующего с ними, старец Макарий шутливо промолвит: "Посмотрите-ка, посмотрите! Амвросий-то у меня хлеб отнимает!" Так старец Макарий постепенно готовил себе достойного преемника. Когда же старец Макарий преставился (7 сент. 1860 г.), то постепенно обстоятельства так складывались, что о. Амвросий был поставлен на его место. Через 40 дней после кончины старца Макария о. Амвросий перешел на жительство в другой корпус, вблизи скитской ограды, с правой стороны колокольни. На западной стороне этого корпуса была сделана пристройка, называемая "хибаркой" для приема женщин (в скит их не пускали). Тридцать лет (до отъезда в Шамордино) прожил здесь отец Амвросий, самостоятельно служа ближним.

При нем были два келейника: о. Михаил и о. Иосиф (будущий старец). Главным письмоводителем был о. Климент (Зедергольм), сын протестантского пастора, перешедший в православие, ученейший человек, магистр греческой словесности.

Для слушания правила поначалу он вставал в 4 утра, звонил в звонок, на который являлись к нему келейники и прочитывали утренние молитвы, 12 избранных псалмов и первый час, после чего он наедине пребывал в умной молитве. Затем, после краткого отдыха, старец слушал часы: третий, шестой с изобразительными и, смотря по дню, канон с акафистом Спасителю или Божьей Матери. Эти акафисты он выслушивал стоя. После молитвы и легкого завтрака начинался трудовой день с небольшим перерывом в обеденную пору. Пища съедалась старцем в таком количестве, которое дается трехлетнему ребенку. За едой келейники продолжают задавать ему вопросы по поручению посетителей. После некоторого отдыха напряженный труд возобновлялся - и так до глубокого вечера. Несмотря на крайнее обессиление и болезненность старца, день всегда заканчивался вечерним молитвенным правилом, состоящим из малого повечерия, канона Ангелу Хранителю и вечерних молитв. От беспрерывныхдокладов келейники, то и дело приводившие к старцу и выводившие посетителей, едва держались на ногах. Сам старец временами лежал почти без чувств. После правила старец испрашивал прощение, "елика согреших делом, словом, помышлением." Келейники принимали благословение и направлялись к выходу. Зазвонят часы. "Сколько это? - спросит старец слабым голосом, - ответят: "Двенадцать."- "Запоздали," - скажет.

Через два года старца постигла новая болезнь. Здоровье его, и без того слабое, совсем ослабело. С тех пор он уже не мог ходить в храм Божий и должен был причащаться в келье. В 1869 г. состояние его здоровья было настолько плохим, что стали терять надежду на поправку. Была привезена Калужская чудотворная икона Божьей Матери. После молебна и келейного бдения и затем соборования здоровье старца поддалось лечению, но крайняя слабость не покидала его во всю его жизнь.

Такие тяжелые ухудшения повторялись не раз. Трудно представить себе, как он мог, будучи пригвожденным к такому страдальческому недугу, в полном изнеможении сил, принимать ежедневно толпы людей и отвечать на десятки писем. На нем сбывались слова: "Сила Божия в немощи совершается." Не будь он избранным сосудом Божиим, через которого Сам Бог вещал и действовал, такой подвиг, такой гигантский труд не мог быть осуществим никакими человеческими силами. Животворящая Божественная благодать здесь явно присутствовала и содействовала.

Благодать Божия, в изобилии почивавшая на старце, являлась источником тех духовных дарований, которыми он служил ближним, утешая скорбящих, утверждая в вере сомневающихся и всех назидая на путь спасения.

Среди духовных благодатных дарований старца Амвросия, привлекавших к нему тысячи людей, следует в первую очередь упомянуть о прозорливости. Он глубоко проникал в душу своего собеседника и читал в ней, как в раскрытой книге, не нуждаясь в его объяснениях. Легким, никому незаметным намеком он указывал людям их слабости и заставлял их серьезно подумать о них. Одна дама, часто бывавшая у старца Амвросия, сильно пристрастилась к игре в карты и стеснялась сознаться ему в этом. Однажды, на общем приеме, она стала просить у старца карточку. Старец внимательно, своим особенным, пристальным взглядом, посмотрев на нее, сказал: "Что ты, мать? Разве мы в монастыре играем в карточки?" Она поняла намек и покаялась старцу в своей слабости. Своей прозорливостью старец сильно удивлял многих и располагал их сразу всецело отдаваться его руководству, в уверенности, что батюшка лучше их знает, в чем они нуждаются и что им полезно, а что вредно.

Одна молодая девушка, окончившая высшие курсы в Москве, мать которой давно уже была духовной дочерью о. Амвросия, никогда не видя старца, не любила его и называла его "лицемером." Мать уговорила ее побывать у о. Амвросия. Придя к старцу на общий прием, девушка стала позади всех, у самой двери. Вошел старец и, отворив дверь, закрыл ею молодую девушку. Помолившись и оглядев всех, он вдруг заглянул за дверь и говорит: " А это что за великан стоит? Это - Вера пришла смотреть лицемера?" После этого он побеседовал с нею наедине, и отношение к нему молодой девушки совершенно переменилось: она горячо полюбила его, и судьба ее решилась - она поступила в Шамординский монастырь. Кто с полным доверием предавался руководству старца, никогда в этом не раскаялся, хотя и слышали онииногда от него такие советы, которые с первого раза казались странными и совершенно неисполнимыми.

Обычно у Старца собиралось множество народу. И вот одна молодая женщина, которую уговорили посетить Батюшку, находится в раздраженном состоянии, что ее заставляют ждать. Вдруг дверь широко отворяется. Старец с ясным лицом появляется на пороге, и громко говорит: "Кто здесь нетерпеливые, пойдите ко мне." Приближается к молодой женщине и ведет ее к себе. После беседы с ним она становится частой гостьей Оптиной и посетительницей Батюшки о. Амвросия.

У ограды собралась группа женщин и одна пожилая женщина с болезненным лицом, сидя на пне, рассказывала, что она с больными ногами шла из Воронежа, надеясь, что старец исцелит ее. В семи верстах от монастыря она заблудилась, выбилась из сил, попав на занесенные снегом тропинки, и в слезах упала на сваленное бревно. В это время к ней подошел какой то старичек в подряснике и скуфейке и спросил о причине ее слез, он указал клюкой направление пути. Она пошла в указанную сторону и, повернув за кусты, тотчас увидела монастырь. Все решили, что это был монастырский лесник или кто либо из келейников; как вдруг на крылечко вышел знакомый ей служка и громко спросил: "где тут Авдотья из Воронежа?" Все молчали, переглядываясь. Служка повторил свой вопрос громче, прибавив, что ее зовет Батюшка. - "Голубушки мои! Да ведь Авдотья из Воронежа, я сама и есть!" - воскликнула только что пришедшая расказчица с больными ногами. Все расступились, и странница, проковыляв до крылечка, скрылась вего дверях. Минут через пятнадцать она вышла из домика вся в слезах, и рыдая отвечала на вопросы, что старичек, указавший ей дорогу в лесу был никто иной, как сам Отец Амвросий или кто либо уж очень на него похожий. Но в монастыре не было никого похожего на о. Амвросия, а сам он в зимнее время по болезненности не мог выходить из келии, и тут вдруг явился в лесу указателем дороги страннице, а за тем через пол-часа почти в минуту ее прихода уже знает о ней подробно!

Вот один из случаев прозорливости старца Амвросия, рассказанный одним из посетителей старца - неким мастеровым: "Незадолго до кончины старца, годочка этак за два, надо было мне ехать в Оптину за деньгами. Иконостас мы там делали, и приходилось мне за эту работу от настоятеля получить довольно крупную сумму денег. Получил я свои деньги и перед отъездом зашел к старцу Амвросию взять благословение на обратный путь. Домой ехать я торопился: ждал на следующий день получить большой заказ - тысяч на десять, и заказчики должны были быть непременно на другой день у меня в К. Народу в этот день у старца, по обыкновению, была гибель. Прознал он про меня, что я дожидаюсь, да и велел мне сказать через своего келейника, чтобы я вечером зашел к нему чай пить. Хоть и надо было мне торопиться ко двору, да честь и радость быть у старца и чай с ним пить были так велики, что я рассудил отложить свою поездку до вечера в полной уверенности, что хоть всю ночь проеду, а успею вовремя попасть.

Приходит вечер, пошел я к старцу. Принял меня старец такой веселый, такой радостный, что я и земли под собою не чувствую. Продержал меня батюшка, ангел наш, довольно- таки долго, уже почти смеркалось, да и говорит мне: "Ну, ступай с Богом. Здесь ночуй, а завтра благословляю тебя идти к обедне, а от обедни чай пить заходи ко мне." Какже это так? - думаю я. Да не посмел перечить. Переночевал, был у обедни, пошел к старцу чай пить, а сам скорблю о своих заказчиках и все соображаю: Авось, мол, успею хотя к вечеру попасть в К. Как бы не так! Отпил чай. Хочу старцу сказать: "Благословите домой ехать", а он мне и слова не дал выговорить: "Приходи, - говорит, - сегодня ночевать ко мне." У меня даже ноги подкосились, а возражать не смею. Прошел день, прошла ночь! На утро я уже осмелел и думаю: Была не была, а уж сегодня я уеду; авось денек-то мои заказчики меня подождали. Куда тебе! И рта мне не дал старец разинуть. "Ступай-ка, - говорит, - ко всенощной сегодня, а завтра к обедне. У меня опять заночуй!" Что за притча такая! Тут я уже совсем заскорбел и, признаться, погрешил на старца: вот и прозорливец! Точно и знает, что у меня, по его милости, ушло теперь из рук выгодное дело. И так-то я на старца непокоен, что и передать не могу. Уж не до молитвы мне было в тот раз у всенощной - так и толкает в голову: "Вот тебе твой старец! Вот тебе и прозорливец...! Свистит теперь твой заработок." Ах, как мне было в то время досадно! А старец мой, как на грех, ну, точно вот, прости, Господи, в издевку мне, такой меня после всенощной радостный встречает! ... Горько, обидно мне стало: и чему, думаю я, он радуется... А скорби своей все-таки вслух высказать не осмеливаюсь. Заночевал я таким-то порядком и третью ночь. За ночь скорбь моя понемногу поулеглась: не воротишь того, что плыло да сквозь пальцы уплыло... Наутро прихожу к старцу, а он мне: "Ну теперь пора тебе и ко двору! Ступай с Богом! Бог благословит! Да по времени не забудь Бога поблагодарить!"

И отпала тут у меня всякая скорбь. Выехал я себе из Оптиной пустыни, а на сердце-то так легко и радостно, что и передать невозможно... К чему только сказал мне батюшка: "Потом не забудь Бога поблагодарить!?"... Должно, думаю, за то, что Господь в храме три дня удостаивал побывать. Еду я себе домой неспешно и о заказчиках своих вовсе не думаю, уж очень мне отрадно было, что батюшка со мной так обошелся. Приехал я домой, и что вы думаете? Я в ворота, а заказчики мои за мной; опоздали, значит, против уговору на трое суток приехать. Ну, думаю, ах ты мой старчик благодатный! Уж подлинно дивны дела Твои, Господи! ... Однако не тем еще все это кончилось. Вы послушайте-ка, что дальше было!

Прошло с того временине мало. Помер наш отец Амвросий. Года два спустя после его праведной кончины заболевает мой старший мастер. Доверенный он был у меня человек, и не работник был, а прямо золото. Жил он у меня безысходно годов поболее двадцати. Заболевает к смерти. Послали мы за священником, чтобы исповедовать и причастить, пока в памяти. Только, смотрю, идет ко мне от умирающего священник да и говорит: "Больной вас к себе зовет, видеть вас хочет. Торопитесь, как бы не помер." Прихожу к больному, а он, как увидел меня, приподнялся кое-как на локоточки, глянул на меня да как заплачет: "Прости мой грех, хозяин! Я ведь тебя убить хотел..." "Что ты, Бог с тобой! Бредишь ты..." "Нет, хозяин, верно тебя убить хотел. Помнишь, ты из Оптиной запоздал на трое суток приехать. Ведь нас трое, по моему уговору, три ночи подряд тебя на дороге под мостом караулили; на деньги, что ты за иконостас из Оптиной вез, позавидовали. Не быть бы тебе в ту ночь живым, да Господь за чьи-то молитвы, отвел тебя от смерти без покаяния... Прости меня, окаянного, отпусти, Бога ради, с миром мою душеньку!" "Бог тебя прости, как я прощаю". Тут мой больной захрипел и кончаться начал. Царствие небесное его душе. Велик был грех, да велико покаяние!

Прозорливость старца Амвросия сочеталась с другим ценнейшим даром, особенно для пастыря - рассудительностью. Его наставления и советы являлись наглядным и практическим богословием для людей, вдумчиво относящихся к религии. Старец часто делал наставления в полушутливой форме, чем ободрял унывающих, но глубокий смысл его речей нисколько от этого не умалялся. Люди невольно задумывались над образными выражениями о. Амвросия и надолго запоминали данный им урок. Иногда на общих приемах слышался неизменный вопрос: "Как жить?" В таких случаях старец благодушно отвечал: "Мы должны жить на земле так, как колесо вертится, чуть одной точкой касается земли, а остальным стремится вверх; а мы, как заляжем, так и встать не можем."

Приведем для примера и некоторые другие высказывания старца.

"Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено - там ни одного." "Не хвались горох, что ты лучше бобов, размокнешь - сам лопнешь."

"Отчего человек бывает плох? - Оттого, что забывает, что над ним Бог."

"Кто мнит о себе, что имеет нечто, тот потеряет."

Рассудительность старца простиралась и на вопросы практические, далекие от проблем духовной жизни. Вот пример.

Приходит к батюшке состоятельный орловский помещик и, между прочим, объявляет, что хочет устроить водопровод в своих обширных яблоневых садах. Батюшка уже весь охвачен этим водопроводом. "Люди говорят, - начинает он со своих обычных в подобных случае слов, - люди говорят, что вот так лучше всего," - и подробно описывает устройство водопровода. Помещик, вернувшись, начинает читать литературу на эту темуи узнает, что батюшка описал последние изобретения в этой технике. Помещик снова в Оптиной. "Ну, что водопровод?" - спрашивает батюшка. Повсюду яблоки портятся, а помещика - богатый урожай яблок.

Рассудительность и прозорливость совмещались в старце Амвросии с удивительной, чисто материнской нежностью сердца, благодаря которой он умел облегчить самое тяжелое горе и утешить самую скорбную душу.

Одна жительница Козельска спустя 3 года после смерти старца, в 1894 г., рассказывала о себе следующее: "У меня был сын, служил на телеграфе, разносил телеграммы. Батюшка знал и его, и меня. Сын часто носил ему телеграммы, а я ходила за благословением. Но вот мой сын заболел чахоткой и умер. Пришла я к нему - мы все шли к нему со своим горем. Он погладил меня по голове и говорит: "Оборвалась твоя телеграмма!" "Оборвалась, - говорю, - батюшка!" и заплакала. И так мне легко на душе стало от его ласки, как будто камень свалился. Мы жили при нем, как при отце родном. Теперь уже нет таких старцев. А может быть, Бог и еще пошлет!"

Любовь и мудрость - именно эти качества притягивали к старцу людей. С утра и до вечера к нему приходили с самыми неотложными вопросами, в которые он глубоко вникал, которыми в минуту беседы жил. Он всегда разом охватывал сущность дела, непостижимо мудро разъяснял его и давал ответ. Но в продолжение 10 - 15 минут такой беседы решался не один вопрос, а в это время о. Амвросий вмещал в своем сердце всего человека - со всеми его привязанностями, желаниями - всем его миром, внутренним и внешним. Из его слов и его указаний было видно, что он любит не одного того, с кем говорит, но и всех любимых этим человеком, его жизнь, все, что ему дорого. Предлагая свое решение, о. Амвросий имел в виду не просто одно само по себе дело, независимо от могущих возникнутьот него последствий как для этого человекаа, так и для других, но имея в виду все стороны жизни, с которыми это дело сколько-нибудь соприкасалось. Каково же должно быть умственное напряжение, чтобы разрешать такие задачи? А такие вопросы предлагали ему десятки человек мирян, не считая монахов и полсотни писем, приходивших и отсылавшихся ежедневно. Слово старца было со властью, основанной на близости к Богу, давшей ему всезнание. Это было пророческое служение.

Мелочей для старца не существовало. Он знал, что все в жизни имеет цену и свои последствия; и потому не было вопроса, на который бы он не отвечал с участием и желанием добра. Однажды остановила старца женщина, которая была нанята помещицей ходить за индюшками, но индюшки у нее почему-то то дохли, и хозяйка хотела ее рассчитать. "Батюшка! - обратилась она к нему со слезами, - сил моих нет; сама над ними не доедаю, - пуще глаз берегу, а колеют. Согнать меня барыня хочет. Пожалей меня, родимый." Присутствующие смеялись над ней. А старец с участием спросилее, как она их кормит, и дал ей совет, как их содержать иначе, благословил ее и отпустил. Тем же, которые смеялись над ней, он заметил, что в этих индюшках вся ее жизнь. После сделалось известным, что индюшки у женщины уже не колели.

Что касается исцелений, им не было числа и перечислить их в этом кратком очерке невозможно. Эти исцеления старец всячески прикрывал. Посылал больных в Пустынь к преп. Тихону Калужскому, где был источник. До старца Амвросия в этой Пустыне не было слышно об исцелениях. Можно подумать, что преп. Тихон стал исцелять по молитве старца. Иногда о. Амвросий посылал больных к свят. Митрофану Воронежскому. Бывало, что исцелялись на пути туда и возвращались назад благодарить старца. Иногда он, как бы в шутку, стукнет рукой по голове, и болезнь проходит. Однажды чтец, читавший молитвы, страдал сильной зубной болью. Вдруг старец ударил его. Присутствующие усмехнулись, думая, что чтец, верно, сделал ошибку в чтении. На деле же у него прекратилась зубная боль. Зная старца, некоторые женщины обращались к нему: "Батюшка Абросим! Побей меня, у меня голова болит."

Духовная сила старца проявлялась иногда в совершенно исключительных случаях.

Однажды старец Амвросий, согбенный, опираясь на палочку, откуда-то шел по дороге в скит. Вдруг ему представилась картина: стоит нагруженный воз, рядом лежит мертвая лошадь, а над ней плачет крестьянин. Потеря лошади кормилицы в крестьянском быту ведь сущая беда! Приблизившись к павшей лошади, старец стал медленно ее обходить. Потом взяв хворостину, он стегнуллошадь, прикрикнув на нее: "Вставай, лентяйка"- и лошадь послушно поднялась на ноги.

Многим людям старец Амвросий являлся на расстоянии, подобно святителю Николаю Чудотворцу, или с целью исцеления, или для избавления от бедствий. Некоторым, весьма немногим, открывалось в зримых образах, сколь сильно молитвенное предстательство старца перед Богом. Приведем воспоминания одной монахини, духовной дочери о. Амвросия.

"В келье его горели лампадки и маленькая восковая свечка на столике. Читать мне по записке было темно и некогда. Я сказала, что припомнила, и то спеша, а затем прибавила: "Батюшка, что сказать вам еще? В чем каяться? - Забыла." Старец упрекнул меня в этом. Но вдруг он встал с постели, на которой лежал. Сделав два шага, он очутился на середине своей кельи. Я невольно на коленях повернулась за ним. Старец выпрямился во весь свой рост, поднял голову и воздел руки кверху, как бы в молитвенном положении. Мне представилось в это время, что стопы его отделились от пола. Я смотрела на освещенную его головуи лицо. Помню, что потолка в келье как будто не было, он разошелся, а голова старца как бы ушла вверх. Это мне ясно представилось. Через минуту батюшка наклонился надо мной, изумленной виденным, и, перекрестив меня, сказал следующие слова: "Помни, вот до чего может довести покаяние. Ступай." Я вышла от него, шатаясь, и всю ночь проплакала о своем неразумии и нерадении. Утром нам подали лошадей, и мы уехали. При жизни старца я никому не могла рассказать этого. Он мне раз и навсегда запретил говорить о подобных случаях, сказав с угрозой: "А то лишишься моей помощи и благодати."

Со всех концов России стекались к хибарке старца бедные и богатые, интеллигенция и простолюдины. Его посещали известные общественные деятели и писатели: Ф. М. Достоевский, В. С. Соловьев, К. Н. Леонтьев, Л. Н. Толстой, М. Н. Погодин, Н. М. Страхов и другие. И он принимал всех с одинаковой любовью и благорасположением. Благотворительность была всегда его потребностью, он раздавал милостыню и через келейника, и сам заботился о вдовах, сиротах, больных и страждущих. В последние годы жизни старца в 12 верстах от Оптиной, в деревне Шамордино, была устроена по его благословению женская Казанская пустынь, в которую, в отличие от других женских монастырей того времени, принимали больше неимущихи больных женщин. К 90-м годам 19 века число инокинь в ней достигло 500 человек.

Именно в Шамордино суждено было старцу Амвросию встретить час своей кончины. 2 июня 1890 г. он по обыкновению выехал туда на лето. В конце лета старец три раза пытался вернуться в Оптину, но не смог по причине нездоровья. Через год, 21 сентября 1891 г., болезнь усилилась так, что он потерял и слух, и голос. Начались его предсмертные страдания - столь тяжкие, что подобных им он, как признавался, во всю жизнь не испытывал. 8 сентября иеромонах Иосиф его пособоровал (вмести с о. о. Феодором и Анатолием), а на следующий день причастил. В этот же день к старцу в Шамордино приехал настоятель Оптиной пустыни архимандрит Исаакий. На следующий день, 10 октября 1891 г., в половине двенадцатого, старец, три раза вздохнув и с трудом перекрестившись, скончался.

Заупокойная литургия с чином отпевания была совершена во Введенском соборе Оптиной Пустыни. На погребение съехалось около 8 тысяч человек. 15 октября тело старца было предано земле с юго-восточной стороны Введенского собора, рядом с его учителем иеросхимонахом Макарием. Весьма примечательно, что именно в этот день, 15 октября, и всего за год до кончины, в 1890 году, старец Амвросий установил праздник в честь чудотворной иконы Божией Матери "Спорительница хлебов," перед которой он сам много раз возносил свои горячие молитвы.

Сразу же после кончины начались чудеса, в которых старец, как и при жизни, исцелял, наставлял, призывал к покаянию.

Шли годы. Но не зарастала тропа к могиле старца. Наступили времена тяжких потрясений. Оптина Пустынь была закрыта, разорена. Была стерта с лица земли часовня на могиле старца. Но память о великом угоднике Божием уничтожить было невозможно. Люди наугад обозначили место часовни и продолжали притекать ксвоему наставнику.

В ноябре 1987 г. Оптина Пустынь была возвращена Церкви. А в июне 1988 г. Поместным Собором Русской Православной Церкви старец Амвросий Оптинский был причислен к лику святых. 23 октября (нового ст.) в день его кончины (установленный день его памяти) в Оптиной Пустыни при большом стечении паломников была совершена торжественная архиерейская служба. К этому времени были уже обретены мощи преподобного Амвросия. Все участвовавшие в торжестве испытали в этот день ту чистую и неизреченную радость, которой так любил одаривать приходящих к нему при жизни святой старец. Спустя месяц, в годовщину возрождения обители, по милости Божией произошло чудо: ночью после службы во Введенском соборе мироточили Казанская икона Божией Матери и мощи, а также икона преподобного Амвросия. Совершались другие чудеса от мощей старца, коими он удостоверяет, что не оставляет нас, грешных, своим заступничеством пред Господом нашим Иисусом Христом. Ему слава вовеки! Аминь

Избранные Наставления Старца Амвросия

"Как жить?" - слышался старцу со всех сторон этот весьма важный вопрос. Он по своему обыкновению отвечал в шутливом тоне: "Жить - не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем мое почтение." Такой тон старцевой речи вызвал часто улыбку на уста легкомысленных слушателей. Но если серьезно вникнуть в это наставление, то каждый увидит в нем глубокий смысл. - "Не тужить," т.е. чтобы сердце не увлекалось неизбежными для человека скорбями и неудачами, а было направлено к Единому Источнику вечной сладости - Богу; через что человек мирится со скорбями или "смиряется," и этим успокаивается. - "Не осуждать," "не досаждать." Самые обычные между людьми осуждения и досаждения есть исчадия погибельной гордости. Их одних достаточно к тому, чтобы низвести душу человека на дно адово; а внешне они большей частью и за грех не считаются. - "Всем мое почтение" - указывает на заповедь Апостола: "в почтительности друг друга предупреждайте" (Рим. 12:10). Сводя все эти мысли к одной общей, мы видим что в вышеприведенном изречении проповедовалось Старцем главным образом смирение, - эта основа духовной жизни, источник всех добродетелей, без которого не возможно спастись.

О том, сколько мы заботимся о теле, и сколько о душе

В Евангелии сказано: "Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душу свою потеряет" (Марк 8:З6). Вот как драгоценна душа человеческая! Она дороже всего мира, со всеми его сокровищами и благами. Но страшно подумать, как мало понимаем мы достоинство души своей. На тело, это жилище червей, этот поваленный гроб, обращаются все наши мысли от утра до вечера, а на бессмертную душу, на драгоценнейшее и любимейшее творение Божие, на образ Его славы и величия едва обращается одна мысль во всю неделю. Служению тела посвящаются самые цветущие годы нашей жизни, а вечному спасению души только последние минуты дряхлой старости. Тело ежедневно упивается, как на пиру богача, полными чашами и роскошными блюдами, а душа едва собирает крохи божественного слова на пороге дома Божия. Ничтожное тело омывают, одевают, чистят, украшают всеми сокровищами природы и искусства, а дорогая душа, невеста Иисуса Христа, наследница неба, бродит шагом изнуренным, облеченная в одежду убогого странника, не имея милостыни.

Тело не терпит ни одного пятна на лице, никакой нечистоты на руках, никакой заплаты на одежде, а душа от главы до ног, покрытая сквернами, только и дела, что переходит из одной греховной тины в другую, и своей ежегодной, но часто лицемерной исповедью, только умножает заплаты на одежде своей, а не обновляет ее. Для благосостояния тела требуются разного рода забавы и удовольствия; оно истощает нередко целые семейства, для него люди готовы иногда на труды всякого рода, а бедная душа едва имеет один час в воскресные дни для служения божественной литургии, едва несколько минут для утренней и вечерней молитв, насилу собирает одну горсть медных монет для подаяния милостыни, и довольна бывает, когда выразит холодным вздохом памятование о смерти. Для здравия и сохранения тела переменяют воздух и жилище, призывают искуснейших и отдаленнейших врачей, воздерживаются от пищи и пития, принимают самые горькие лекарства, позволяют себя и жечь и резать, а для здравия души, для избежания соблазнов, для удаления от греховной заразы не делают ни одного шага, но остаются в том же самом воздухе, в том же самом недобром обществе, в том же самом порочном доме, и не ищут никакого врача душ, или избирают врача незнакомого и неопытного, и скрывают пред ним то, что известно уже и небу и аду, и чем они сами хвастают в обществах. Когда умирает тело, тогда слышится скорбь и отчаяние, а когда умирает душа от смертного греха, тогда часто и не думают об этом.

Так мы не знаем достоинства души своей, и подобно Адаму и Еве, отдаем свою душу за красный по виду плод.

Почему же мы, по крайней мере, не плачем подобно Адаму и Еве? У нас же большею частью забота о стяжании благ, только, к сожалению, часто земных и временных, а не небесных. Забываем мы, что земные блага скоропреходящи и неудержимы, тогда как блага небесные вечны, бесконечны и неотъемлемы.

Всеблагий Господи! Помоги нам презирать все скоропреходящее, и заботиться о едином на потребу спасении душ наших.

О спасении

Пока христианин живет на земле, спасение его, по слову преподобного Петра Дамаскина, находится между страхом и надеждой, а люди все ищут полного удовлетворения на земле, и притом от места и от людей, тогда как сам Господь глаголет в Евангелии: "В мире скорбны будете." Слова эти ясно показывают, что в каком бы месте христианин ни жил, без какой-либо скорби быть не может. Только одно успокоение - в исполнении заповедей Евангельских, как сказано в псалмах: "Мир многий любящим закон Твой и нет им соблазна." Если же что-либо или кто-либо нас соблазняет или смущает, то явно показывается, что мы не вполне правильно относимся к закону заповедей Божиих, из которых главная заповедь никого не судить и не осуждать. Каждый бо от своих дел прославится или постыдится на страшном суде Божием. И еще в Ветхом завете предписано было внимать себе и своему спасению и исправлению собственной души. Об этом и следует нам более всего заботиться.

Нигде Господь не хочет неволею понуждать человека, а везде представляет благому нашему произволению, и по собственной воле люди бывают или добры или злы. Поэтому напрасно будем обвинять, что будто бы живущие с нами и окружающие нас мешают и препятствуют нашему спасению или совершенству духовному. Самуил жил и воспитывался у Илии священника, при развратных его сыновьях и сохранил себя, и был великим пророком. Ева и в раю преступила заповедь Божию. А Иуду, и трехлетняя жизнь пред лицом Самого Спасителя, не сделала лучшим, когда он видел столько чудес, постоянно слышал Евангельскую проповедь, а сделался еще худшим, продал Учителя своего и Избавителя мира за тридцать серебреников.

Неудовлетворительность наша душевная и духовная происходит от нас самих, от нашего неумения и от неправильно составленного мнения, с которым никак не хотим расстаться. А оно то и наводит на нас и смущение и сомнение и разное недоумение; а все это нас томит и отягощает и приводит в безотрадное состояние. Хорошо было бы, если бы мы могли понять простое святоотеческое слово: "Если смиримся, то на всяком месте обретем покой, не обходя умом многие иные места, на которых может быть с нами то же, если не худшее."

О смирении

Смиряться нужно перед всеми, и считать себя хуже всех. Если мы не совершили преступлений, какие совершили другие, то это может быть потому, что не имели к тому случая, обстановка и обстоятельства были другие. Во всяком человеке есть что-нибудь хорошее и доброе, мы же обыкновенно видим в людях только пороки, а хорошего ничего не видим.

На вопрос, можно ли желать совершенствования в жизни духовной? Старец отвечает: "Не только можно желать, но и должно стараться совершенствоваться в смирении, т. е. в том, чтобы считать себя в чувстве сердца хуже и ниже всех людей и всякой твари. Человеку грешнику естественно и необходимо смиряться. Если же он не смирится, то смирят его обстоятельства, промыслительно устрояемые к его душевной пользе. В счастье он обыкновенно забывается, и все приписывает себе, своей бессильной силе и мнимой власти, но лишь посетит его какое-либо несчастье, просит пощады и у воображаемого врага.

Еще рассказывал Старец, как иногда нечаянно обстоятельства смиряют человека: "Раз кто-то устроил у себя обед, и разослал своих слуг приглашать гостей. Один из приглашенных и спрашивает присланного к нему неаккуратного слугу: "Неужели у твоего господина получше тебя никого не нашлось послать ко мне?" На это посланный отвечал: "Хороших-то по хорошим разослали, а меня послали к вашей милости."

Говорил и еще Старец Амвросий в назидание своим ученикам о смирении: "Пришел было к настоятелю о. архимандриту Моисею один посетитель, но не застал его дома, он отправился к его родному брату о. игумену Антонию. Среди разговора гость и спросил о. игумена: "Скажите, батюшка, какого вы держитесь правила?" о. Антоний отвечал: "Много было у меня правил: жил я в пустыне и по монастырям, и все разные были правила, а теперь осталось одно мытарево: "Боже милостив буди мне грешному."

При этом Батюшка еще рассказал, как "Одна все хотела странствовать туда и сюда, и в Киев и в Задонск, а старец один и говорит ей: "Все это тебе не на пользу, сиди-ка ты лучше и твори Мытареву молитву."

О неверии

"Я говорила как-то Батюшке, пишет его духовная дочь, об одной семье, что мне всех их очень жаль, они ни во что не верят, ни в Бога, ни в будущую жизнь. Жаль именно потому, что они, может быть, и не виноваты в том сами, их воспитывали в таком неверии, или были другие какие причины. Батюшка закачал головой, и так гневно сказал: "Безбожникам нет оправдания. Ведь всем, всем решительно, и язычникам проповедуется Евангелие; наконец, по природе всем нам от рождения вложено чувство познания Бога, стало быть сами виноваты. Ты спрашиваешь, можно ли за таких молиться. Конечно, молиться за всех можно."

Некоторые, говорил еще Старец, отрекались от веры в Бога из подражания другим и по ложному стыду. И вот случай: один так-то не верил в Бога. А когда, во время войны на Кавказе, пришлось ему драться, он в самый разгар сражения, когда летели мимо него пули, пригнулся, обнял свою лошадь, и все время читал: "Пресвятая Богородице, спаси нас." А потом, когда, вспоминая об этом, товарищи смеялись над ним, он отрекся от своих слов. Затем Батюшка прибавил: "Да, лицемерие хуже неверия."

О покаянии

Что бы дать надлежащее понятие о силе и важности покаяния, Старец Амвросий говорил: "Какое ныне настало время! Бывало если кто искренне раскается в грехах, то уже и переменяет свою греховную жизнь на добрую, а теперь часто бывает так: человек и расскажет на исповеди все свои грехи в подробности, но затем опять за свое принимается."

Передавал еще Старец назидательный рассказ: "Сидел бес в образе человека, и болтал ногами. Видевший это духовными очами спросил его: "Что же ты ничего не делаешь?" бес отвечал: "Да мне ничего не остается делать, как только ногами болтать, люди все делают лучше меня."

"Три степени для спасения. Сказано у св. Иоанна Златоуста: а) не грешить б) согрешивши каяться в) кто плохо кается, тому терпеть находящие скорби."

"Бывает, так говорил Батюшка, что хотя грехи наши через покаяние и прощаются нам, но совесть все не перестает упрекать нас. Покойный Старец о. Макарий для сравнения показывал иногда свой палец, который давно когда-то был порезан; боль давно прошла, а шрам остался. Так точно и после прощения грехов остаются шрамы, т. е. упреки совести."

"Хотя Господь и прощает грехи кающимся, но всякий грех требует очистительного наказания. Например, благоразумному разбойнику сам Господь сказал: "Ныне же будешь со мной в раю," а между тем после этих слов перебили ему голени, а каково было еще на одних руках, с перебитыми голенями, повисеть на кресте часа три? Значит ему нужно было страдание очистительное. Для грешников, которые умирают тотчас после покаяния, очищением служат молитвы Церкви и молящихся за них, а те, которые еще живы, сами должны очищаться исправлением жизни и милостынею, покрывающею грехи."

О страданиях

"Креста для человека, т. е. очистительных страданий душевных и телесных, Бог не творит. И как не тяжек бывает у иного человека крест, который несет он в жизни, а все же дерево, из которого он сделан, всегда вырастает на почве его сердца."

"Когда человек, говорил еще Старец, идет прямым путем, для него и креста нет. Но когда отступит от него, и начнет бросаться то в одну, то в другую сторону, вот тогда являются разные обстоятельства, которые и толкают его опять на прямой путь. Эти толчки и составляют для человека крест. Они бывают конечно разные, кому какие нужны."

"Бывает крест мысленный, смущают иногда человека греховные помыслы, но человек не бывает в них виновен, если не соизволяет им. Говорил Старец пример: "Одна подвижница долгое время обуреваема была нечистыми помыслами. Когда явившийся ей Господь отогнал их от нее, она воззвала к Нему: "Где Ты был доселе, о сладкий Иисусе?" Господь ответил: "Был в твоем сердце." Она же сказала: "Как же это могло быть? ведь сердце мое было исполнено нечистых помыслов." И сказал ей Господь: "Потому разумей, что я был в твоем сердце, что ты никакого расположения не имела к нечистым мыслям, а более старалась избавиться от них, но не имея возможности, болезновала о сем, и этим уготовила мне место в сердце твоем."

"Иногда посылаются человеку страдания безвинно для того, чтобы он, по примеру Христа, страдал за других. Сам Спаситель прежде пострадал за людей. Апостолы Его также мучились за Церковь и за людей. Иметь совершенную любовь и значит страдать за ближних."

О любви

Любовь покрывает все. И если кто делает ближним добро по влечению сердца, а не движимый только долгом или корыстью, то такому дьявол мешать не может.

Любовь конечно выше всего. Если ты находишь, что в тебе нет любви, а желаешь ее иметь, то делай дела любви, хотя сначала без любви. Господь увидит твое желание и старание и вложит в сердце твое любовь. "Кто имеет дурное сердце, не должен отчаиваться, потому что с помощью Божией человек может исправить свое сердце. Нужно только внимательно следить за собою, и не упускать случая быть полезным ближним, часто открываться старцу и творить посильную милостыню. Этого конечно нельзя сделать вдруг, но Господь долготерпит. Он тогда только прекращает жизнь человека, когда видит его готовым к переходу в вечность, или же когда не видит никакой надежды на его исправление.

О милостыни

О милостыне Старец Амвросий говорил: "Св. Димитрий Ростовский пишет: если придет к тебе человек на коне, и будет просить, подай ему. Как он употребит твою милостыню, ты за это не отвечаешь."

Еще: "Св. Иоанн Златоуст говорит: начни отдавать неимущим, что тебе не нужно, что у тебя валяется, потом будешь в состоянии давать больше и даже с лишением себя, и наконец уже готов будешь отдать и все, что имеешь."

О лености и унынии

"Скука унынию внука, а лени дочь. Что бы отогнать ее прочь, в деле потрудись, в молитве не ленись; тогда и скука пройдет, и усердие придет. А если к сему терпения и смирения прибавишь, то от многих зол себя избавишь."

"От чего люди грешат"?", задавал иногда Старец вопрос, и сам же решал его: "Или от того, что не знают, что должно делать и чего избегать; или если знают, то забывают; если же не забывают, то ленятся, унывают. Наоборот: так как люди очень ленивы к делам благочестия, то весьма часто забывают о своей главной обязанности, служить Богу. От лености же и забвения доходят до крайнего неразумия или неведения. Это три исполина: уныние или леность, забвение и неведение, от которых связан весь род человеческий нерешимыми узами. А затем уже следует нерадение со всем сонмищем злых страстей. Потому мы и молимся Царице Небесной: "Пресвятая Владычица моя Богородице, святыми твоими и всесильными мольбами отгони от меня смиренного и окаянного раба твоего лень, уныние, забвение, неразумие, нерадение, и все скверные, лукавые и хульные помышления."

О терпении

"Когда тебе досаждают, никогда не спрашивай, зачем и почему. В Писании этого нигде нет. Там напротив сказано: "Если кто ударит тебя в десную ланиту, - правую щеку, обрати ему и другую. В десную ланиту в самом деле ударить не удобно, а это понимать нужно так: если кто будет на тебя клеветать, или безвинно чем- нибудь досаждать, это будет означать ударение в десную ланиту. Не ропщи, а перенеси удар этот терпеливо, подставь при сем левую ланиту, т. е. вспомнив свои неправые дела. И если может ты теперь невинен, то прежде много грешил; и тем убедишься, что достоин наказания. Самооправдание, большой грех."

"Батюшка, научите меня терпению" - сказала одна сестра. "Учись, ответил Старец, и начинай с терпения находящих и встречающихся неприятностей." - "Не могу понять, как можно не возмущаться обидами и несправедливостями." Ответ Старца: "Будь сама справедлива, и не обижай никого."

О раздражительности

"Никто не должен оправдывать свою раздражительность какой-нибудь болезнью, это происходит от гордости. А гнев мужа , по слову св. Апостола Иакова, правды Божией не соделывает . Чтобы не предаваться раздражительности и гневу, не должно торопиться."

О зависти и злопамятности

Старец сказал: "Нужно заставлять себя, хотя и против воли, делать какое-нибудь добро врагам своим, а главное, не мстить им, и быть осторожным, чтобы как-нибудь не обидеть их видом презрения и уничижения."

Одна особа спросила: "Мне непонятно, Батюшка, как это вы не только не гневаетесь на тех, кто о вас нехорошо говорит, но и продолжаете любить их." Старец много этому смеялся, и сказал: "У тебя был маленький сын, сердилась ли ты на него, если он что и не так делал и говорил." Не старалась ли напротив как-нибудь покрывать его недостатки?"

О гордости

Очень многим и гордиться-то вовсе нечем. По этому поводу Старец передавал такой рассказ: "Одна исповедница говорила духовнику, что она горда. "Чем же ты гордишься?" - спросил он ее, "Ты верно знатна?" - "Нет, ответила она." - "Ну, талантлива?" - Нет. "Так стало быть богата?" Нет. "Гм... в таком случае можешь гордиться, сказал напоследок духовник."

На вопрос: как это праведники, зная, что они хорошо живут по заповедям Божиим, не возносятся своею праведностью, Старец ответил: "Они не знают, какой ожидает их конец. Потому, прибавлял он, "Спасение наше должно совершаться между страхом и надеждою. Никому ни в коем случае не должно предаваться отчаянию, но не следует и надеяться чрезмерно."

О смысле искушений

Свобода существ разумных всегда испытывалась и доселе испытывается, пока утвердится в добре. Потому что без испытания добро твердо не бывает. Всякий христианин чем-либо да испытывается: один бедностью, другой болезнью, третий разными нехорошими помыслами, четвертый каким-либо бедствием, или уничижением, а иной разными недоумениями. И этим испытывается твердость веры, и надежды, и любви Божией, т. е., к чему человек более склоняется, к чему более прилепляется, горе ли стремится, или еще пригвожден к земному. Чтобы человек-христианин через подобные испытания сам видел, в каком он находится положении и расположении и невольно смирялся. Потому что без смирения все дела наши суетны, как единогласно утверждают богомудрые и богоносные отцы.

Испытывалась свобода даже ангелов. А ежели небожители не избежали испытания, то кольми паче должна испытываться свобода и произволение живущих на земле.

О смысле и необходимости поста

О необходимости соблюдения постов мы можем видеть и в Евангелии и, во-первых, из примера Самого Господа, постившегося сорок дней в пустыне, хотя он был Бог, и не имел нужды в этом. Во-вторых, на вопрос учеников Своих, почему не могли изгнать беса из человека, Господь отвечал: "По неверию вашему; " а потом прибавил: "Сей род не может выйти иначе, как только от молитвы и поста" (Мр. 9:29). Кроме того есть в Евангелии указание и на то, что мы должны соблюдать пост в среду и пятницу. В среду Господь предан был на распятие, а в пятницу был распят.

Пища же скоромная не есть скверна. Она не оскверняет, а утучняет тело человека. А св. апостол Павел говорит: "Если и внешний наш человек тлеет, то внутренний обновляется со дня на день" (2 Кор. 4:16). Внешним человеком он назвал тело, а внутренним душу.

Всякое лишение и всякое понуждение ценится пред Богом, по сказанному в Евангелии: "Царствие Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его " (Мат. 11:12). И дерзновенно и самовольно нарушающие правило поста называются врагами креста, им же Бог чрево и слава в студе (стыде) их. И в псалмах сказано: "Заблудиша от чрева ." Разумеется, иное дело, если кто нарушает пост по болезни и немощи телесной. А здоровые от поста бывают здоровее и добрее, и сверх того долговечнее бывают, хотя на вид и тощими кажутся. При посте и воздержании и плоть не так бунтует, и сон не так одолевает, и пустых мыслей в голову меньше лезет, и охотнее духовные книги читаются и более понимаются.

И так, если по милости Божией у вас проявилось благое желание очиститься от внутренних пороков: то да будет вам известно, что, сей род ничем же не может быть изъят, как только усердною молитвою и постом, впрочем постом благоразумным. А то у нас тут был один пример неблагоразумного поста. Один помещик, проводивший жизнь в неге, захотел вдруг соблюсти суровый пост: велел себе во весь Великий пост толочь конопляное семя и ел его с квасом, и от такого крутого перехода от неги к посту, так испортил свой желудок, что доктора в продолжении целого года не могли поправить его. Впрочем есть и святоотеческое слово, что мы должны быть не убийцами тела, а убийцами страстей.

О молитве

Чтобы люди не оставались в беспечности, и не возлагали всю свою надежду на постороннюю молитвенную помощь, Старец повторял обычную народную поговорку: "Боже-то помоги, да и сам мужик не лежи."

Одна монахиня сказала: "Батюшка! Через кого же нам просить молитвенной помощи как не через вас?" Старец ответил: "И сама проси!" Ты вспомни, двенадцать Апостолов просили Спасителя за жену Хананеянку, но Он не услышал их, а когда сама стала просить, упросила."

Но так как молитва есть сильнейшее оружие против невидимого врага, то он и старается всячески отвлекать от нее человека. Передавал Старец такой рассказ: "На Афоне у одного монаха был скворец, говорун, которого монах очень любил, увлекаясь его разговорами. Но вот странно, лишь только монах начнет исполнять свое молитвенное правило, скворец тут и разговорится, и не дает молиться монаху. Раз на светлый праздник Воскресения Христова монах подошел к клетке и говорит: "Скворушка, Христос воскрес!" А скворец отвечает: "Вот то-то и беда наша, что воскрес," и тут же околел. А в келии монаха разлилось нестерпимое зловоние. Тогда понял монах свою ошибку, и раскаялся."

Что Бог главнее всего смотрит на внутреннее молитвенное настроение души человека, Старец говорил: "Пришел как-то к о. Игумену Антонию один больной ногами и говорит: "Батюшка, у меня ноги болят, не могу класть поклоны, и это меня смущает. О. Антоний ответил ему: "Да уж в Писании сказано: "Сын, дай мне твое сердце ," а не сказано - "ноги."

Одна монахиня сказала Старцу, что видела во сне икону Божией Матери и услышала от нее: "Принеси жертву." Батюшка спросил: "Что же ты принесла в жертву?" Та ответила: "Что же я принесу, у меня ничего нет." Тогда Батюшка сказал: "В псалмах написано: жертва хвалы прославит мя ."

О прогрессе внешнем и нравственном

Одна из духовных дочерей Батюшки передала ему следующие вопросы ее сына: 1. "По Евангелию, общество людей перед концом мира представляется в самом ужасном виде. Этим отвергается возможность постоянного совершенствования человечества. Можно ли после этого трудиться на благо человечеству, будучи уверенным, что никакие средства не в состоянии в окончательном результате перед концом мира достигнуть возможного нравственного совершенства человечества. 2. Обязанность христианина, делать добро и стараться, чтобы это добро торжествовало над злом. При конце мира, в Евангелии говорится, зло восторжествует над добром. Каким же образом можно стараться о победе добра над злом, зная, что старания эти не увенчаются успехом, и что зло в конце концов восторжествует?"

Ответ Старца Амвросия: Скажите Вашему сыну: зло уже побеждено, побеждено не старанием и силами человеческими, а Самим Господом и Спасителем нашим, Сыном Божием Иисусом Христом, который ради сего, и сошел с неба на землю, воплотился, пострадал человечеством, и крестными Своими страданиями и воскресением сокрушил силу зла и злоначальника дьявола, владычествовавшего над родом человеческим, освободил нас от дьявольского и греховного рабства, как сам сказал: "Даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам " (Лк. 10:19). Теперь всем верующим христианам дается в таинстве крещения сила попирать зло и творить добро, при посредстве исполнения Евангельских заповедей, и никто уже не бывает одержим злом насильно, кроме одних нерадивых о хранении Божиих заповедей, и преимущественно тех, кто добровольно предается грехам. Хотеть же своими силами побеждать зло, которое уже побеждено пришествием Спасителя, показывает непонимание христианских таинств православной Церкви, и обнаруживает признак горделивой самонадеянности человеческой, которая хочет все делать своими силами, не обращаясь к помощи Божией, тогда как сам Господь ясно говорит: "Без меня не можете делать ничего " (Иоан. 15:5).

Вы пишите: в Евангелии говорится, что при конце мира зло восторжествует над добром. В Евангелии этого нигде не сказано, а говорится только, что в последнее время умалится вера: "Но Сын Человеческий , придя, найдет ли веру на земле?" (Лк. 18:8) и "По причине умножения беззаконий, во многих охладеет любовь" (Мат. 24:12). А св. апостол Павел говорит, что перед вторым пришествием Спасители "Явится человек беззакония, сын погибели, противник и превозносящийся выше всего, называемого Богом или Святынею " (2 Фес. 2:3-7), т. е. антихрист. Но тут же сказано, что Господь Иисус убьет его духом уст Своих; и упразднит явлением пришествия Своего.. Где же тут торжество зла над добром? И вообще всякое торжество зла над добром бывает только мнимое, временное.

С другой стороны, несправедливо и то, будто человечество на земле постоянно совершенствуется. Прогресс или улучшение есть только во внешних человеческих делах, в удобстве жизни. Например, мы пользуемся железными дорогами и телеграфами, которых прежде не было: выкапывается каменный уголь, который скрывался в недрах земных, и т. д. В христианско-нравственном же отношении всеобщего прогресса нет. Во все времена были люди, которые достигали высокого нравственно-христианского совершенства, руководствуясь истинною верою Христовою, и следуя истинному христианскому учению, согласному с Откровением божественным, какое Бог в Церкви Своей являл через мужей Богодухновенных, пророков и апостолов. Такие люди будут и во время антихристово, которое их ради и сократится, по сказанному: "И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть, но ради избранных сократятся те дни" (Мат. 24:22).

Нравственное совершенство на земле, несовершенное достигается не всем человечеством в совокупности, а каждым верующим в частности, по мере исполнения заповедей Божиих и по мере смирения. Конечное и совершенное совершенство достигается на небе, в будущей бесконечной жизни, к которой кратковременная земная жизнь человеческая служит лишь приготовлением, подобно тому, как годы проведенные юношею в учебном заведении, служат приготовлением к будущей практической деятельности. Если бы назначение человечества ограничивалось земным его существованием, если бы для человека все кончалось на земле: то почему же "Земля и все дела на ней сгорят " (2 Петр. 3:10). Без будущей блаженной, бесконечной жизни, земное наше пребывание было бы неполезно и непонятно.

Желание трудиться на благо человечества, весьма благовидное, но поставлено не на своем месте. Все хотят на словах трудиться на благо ближним и нисколько или весьма мало заботятся о том, что сначала нужно самим уклониться от зла, а потом уже заботиться о пользе ближних.

Широкие затеи молодого поколения о великой деятельности на пользу всего человечества похожи на то, как если бы кто, не кончив курса гимназии, много мечтал о себе, что он мог бы быть профессором и великим наставником в университете. Но с другой стороны думать. что если мы не можем двинуть вперед всего человечества, то вовсе не стоит трудиться - это лишь другая крайность. Каждый христианин обязан по силам своим и сообразно своему положению трудиться на пользу других, но с тем, чтобы все это было во время и в порядке, и чтобы успех наших трудов представлять Богу и Его святой воле.

В заключение скажу: посоветуйте вашему сыну, чтобы он не смешивал внешних человеческих дел с духовно-нравственными. Во внешних изобретениях, отчасти в науках, пусть находит прогресс. А в христианско-нравственном отношении, повторяю, всеобщего прогресса в человечестве нет и быть не может. Каждый будет судим по делам своим.

Тропарь, глас 5

Яко к целебному источнику, притекаем к тебе, Амвросие, отче наш! Ты бо на путь спасения нас верно наставляеши, молитвами от бед и напастей охраняеши, в телесных и душевных скорбех утешаеши, паче же смирению, терпению и любви научаеши. Моли усердно Человеколюбца Христа и Заступницу спастися душам нашим.

Кондак, глас 2

Завет Пастыреначальника исполнив, старчества благодать наследовал еси, болезнуя сердцем о всех притекающих к тебе. Темже и мы чада твоя с любовию вопием ти: Отче святый Амвросие, моли Христа Бога спастися душам нашим.

Молитва

О ВЕЛИКИЙ СТАРЧЕ и угодниче Божий, преподобне отче Амвросие, Оптинской обители похвало и всея Руси учителю благочестия! Желая поработати Господу, ты неленостно в трудех, в бдении, в молитвах и постах подвизался еси, и был еси наставник монашествующим и всем людям учитель возлюбленный.

Славим твое во Христе смиренное житие, ради которого Бог превознесе тя еще на земли суща, наипаче же увенча тя небесною славою в чертог славы вечныя.

Приими ныне моление нас, чтущих тя, и буди непреложный покровитель наш. Избави нас от скорбных обстояний, душевных и телесных недугов, от лукавых и беспорядочных людей и от греховных падений. Отечеству нашему испроси мир, тишину, духовное обновление и непоколебимое благосостояние. Моли милостивого Господа, да ниспослет нам вся, яже на пользу и спасение душ наших, и да сподобит скончати житие наше в покаянии и соблюдении заповедей Его. В день же судный да удостоит нас деснаго предстояния и жизни вечной в Царствии славы Его. Аминь.

Первые годы старчества

Старчествовать о. Амвросий начал еще при жизни о. Макария и, конечно, с его благословения и под его руководством. Отец Амвросий не был указным духовником обители; духовниками в его время были о. Пафнутий, о. Иларион, о. Анатолий. Он был только старцем, хотя, имея священную степень, принимал и на исповедь.
По поручению старца Макария о. Амвросий ходил, как и сам о. Макарий, для беседы с посетителями и на гостиницу. Мешок с рубашками и носками был обыкновенно неизменным его спутником. Как только нужно бывало на гостиницу идти, навалит себе его на плечо и пойдет.
Постепенно все более и более расширялся круг лиц, пользовавшихся духовными советами и руководством о. Амвросия как среди братий обители, так и среди приезжавших в Оптину пустынь монашествующих и светских лиц. Отец Макарий, видимо, подготовлял его в преемники себе. Замечательно при этом, что незадолго до своей кончины он предрек о. Амвросию его будущую деятельность и сказал: «Будешь жить в хибарке по ту сторону ворот, и смотри ― вот тебе мой завет ― никого из приходящих не оставляй без утешений».
С течением времени слухи о духовной опытности и мудрости о. Амвросия все более и более распространялись, и число относящихся к нему все более возрастало. Относившиеся на первых порах, по неведению, к о. Амвросию с недоверием, стали изменять о нем свое мнение.
Так одна барыня, глубоко огорченная кончиною о. Макария, услышав, что в Оптиной пустыни есть теперь новый старец, о. Амвросий, воскликнула: «Как! Чтобы я после Макария пошла к этому монаху, который все вертелся в батюшкиных келлиях и расхаживал с мешочком! Это невозможно!» Но спустя некоторое время, случайно побеседовав с о. Амвросием, она вышла от него растроганная и впоследствии говорила: «Я знала обоих, но чувствую, что о. Амвросий еще выше о. Макария».
В 1862 году скончался настоятель Оптиной пустыни о. архимандрит Моисей. Преемником ему старшая братия, большинством голосов, избрала скитоначальника о. Пафнутия. Однако преосвященный Григорий не утвердил этого избрания, так как был осведомлен от о. Амвросия, что преемником о. Моисея, по указанию о. Макария, должен быть скитский иеромонах Исаакий; его-то и назначил преосвященный настоятелем обители, пообещав о. Пафнутию не оставить и его, что и исполнил вскоре, определив его настоятелем Малоярославецкого монастыря.
С перемещением о. Пафнутия в Малоярославец многие из его духовных детей стали теперь относиться к о. Амвросию. В 1865 году скончался брат архимандрита Моисея о. игумен Антоний, последний из великих оптинских старцев ― устроителей скита. Его ученики также в значительном числе обратились к о. Амвросию, ― и с этого времени в Оптиной пустыни явилось, таким образом, два главных духовных руководителя: о. Амвросий, старец, и о. Иларион, духовник братства.
К этому времени о. Амвросий становится уже известным и святителю Московскому Филарету, который в том же 1865 году, с одним бывшим в Москве оптинским монахом, прислал старцу на благословение образок Нерукотворного Спаса.
По вступлении в подвиг старчества о. Амвросий продолжал нести свой тяжкий крест болезней, которые стали его неразлучными спутницами до самой кончины.
В конце 1862 года, зимою, о. Амвросий, едучи из скита в монастырь навестить новопостриженных монахов, принятых им как старцем от Евангелия, какими-то судьбами вывалился из саней и вывихнул себе руку. Вследствие неудачного лечения он долго и сильно страдал. Здоровье его, и без того слабое, еще более ослабело, так что с этого времени он уже не мог ходить в храм Божий на церковные службы и даже причащался Св. Христовых Таин у себя в келлии через каждые три, две, а иногда и одну, недели. На воздух же в зимнее время не выходил до самой своей кончины.
Как бы в подкрепление телесной немощи старца, Господь в это именно время посылает ему несколько деятельных и преданных помощников. В 1863 году поступил в скит в число братии Константин Карлович Зедергольм, сын московского реформатского суперинтендента, человек с университетским образованием, за десять лет перед поступлением в скит присоединенный из реформатства в православие в том же скиту старцем иеросхимонахом Макарием. Это был человек глубоко верующий и преданный православию, которое с самого детства привлекало его к себе...
Дорожа молитвенным уединением и нуждаясь по временам в отдыхе, ввиду непрерывного наплыва посетителей и своих тяжких болезней, о. Амвросий имел обыкновение каждое лето проводить некоторое время на уединенных монастырских дачах в глубине леса.
В семи верстах от Оптиной, в лесной глуши, есть дача, на которую ездит иногда отдыхать от многолюдства давно уже изнемогающий оптинский старец отец Амвросий. Там на небольшой зеленой лужайке построена простая, чистая и просторная изба; в ней по нескольку дней проводит от времени до времени о. Амвросий. Люди, однако, и там находят его. Когда я посетил в первый раз Оптину, я должен был ехать на эту дачу, чтобы передать духовнику письма, которые у меня были к нему с Афона. Вокруг избы на лугу уже было довольно много народа: монахи, крестьяне, крестьянки, монахини, дамы. Длинные жерди на столбиках были заложены со всех сторон, чтобы все разом не теснились к старцу и не мешали ему беседовать тихо с тем, кого он уже позвал. Все терпеливо ждали: иные сидели на траве, другие стояли, облокотившись на жерди, в надежде, что старец, проходя мимо, благословит их или скажет хоть два каких-нибудь слова. Многие, имея какое-нибудь дело, желали только одного, чтобы при начале этого дела старец молча перекрестил их. Больше ничего. Для этого многие приходят издалека...
Со всех концов России прибегали к старцу Амвросию за советами и письменно, и словесно и монашествующие, и миряне. Кто искал духовного утешения, кто просил разрешения сомнений в вере; кто ― наставления, как вести жизнь. Желающие посвятить себя иноческой жизни просили у старца благословения, в какую обитель поступить, и как там жить, как относиться к родным, и как устроить домашние свои дела. Но в особенности много было забот у старца о женщинах ― вдовах, бедных девицах и детях сиротах. Ибо очень-очень много было таких женщин и девиц, которые, желая проводить благочестивую жизнь.
Настало время, когда, по особым путям Промысла Божия, ему пришлось принять на себя дело попечения о бесприютных в материальном и духовном смысле лицах женского пола, желавших проводить благочестивую жизнь и искавших его помощи и поддержки. Обстоятельства этого дела складывались медленно и постепенно. Все шло как будто бы случайно.
Началось с того, что один состоятельный петербургский господин просил старца купить для него неподалеку от Оптиной пустыни небольшую дачку, чтобы ему можно было там проживать со своим семейством. Верстах в двенадцати от Оптиной, по большой Калужской дороге, несколько влево стоит деревня Шамордино. В некотором расстоянии от деревни жил старичок помещик, некто Калыгин, вдвоем со своею женою старушкою. При личном свидании с Калыгиным (посещавшим иногда скит), о. Амвросий среди разговора спросил его, не продаст ли он свое имение. Калыгин согласился с тем условием, если ему с женою позволят дожить остаток жизни в Оптиной пустыни, на гостин це. Однако петербургский господин вскоре, по каким-то своим соображениям, отказался от покупки Калыгинского имения; тогда его с радостью оставила за собой духовная дочь старца г-жа Ключарева, в монашестве м. Амвросия, также желавшая приобрести имение поблизости от Оптиной. Старец сказал ей при этом: «Вот, мать, жребий выпадает тебе взять это имение для себя. Будешь жить там, как на даче, со своими внучками, а мы будем ездить к тебе в гости». Нужно заметить, что у Ключаревой был единственный сын, первая жена которого, родивши двух дочерей близнят, вскоре после этого скончалась. Отец их женился на другой, а эти полусироты остались на попечении бабушки и жили вместе с ней. Крестным отцом их, по желанию бабушки, был отец Амвросий, который о них чрезвычайно заботился. В будущее обеспечение этих внучек Ключарева и купила Калыгинское имение.
Покупка Калыгинского имения совершена была осенью 1875 года. Замечательно, что за год до продажи имения старику Калыгину было особое видение, ― ему представлялась в его имении церковь в облаках. Имение Калыгина состояло из пятидесяти десятин земли. Наверху крутой высокой горы стоял более чем скромный одноэтажный деревянный дом Калыгиных, в 26 аршин длины и 12 аршин ширины. Одну половину дома занимали старики хозяева, другая же часть без пола служила вместо амбара. Крыша на доме соломенная от времени почернела, углы кое-где посгнили... Зато вид отсюда на окрестности был прекрасный.
В первое же лето после покупки имения, в июле 1876 года, старец о. Амвросий приехал в Шамордино посмотреть местность. Осматривая место, он благословил построить здесь для матери Амвросии и ее внучек новый дом, как раз на том месте, над которым, как передают, Калыгин когда-то видел церковь в облаках и сказал при этом: «У нас здесь будет монастырь!» Дом этот был окончен в следующем году, и сам старец окропил его святою водою.
Хорошо было жить обитательницам Калыгинского дома в тишине и молитве. Одного недоставало ― храма Божия, так как сельская церковь была далеко от Шамордина. И вот по благословению старца м. Амвросия стала хлопотать о разрешении ей выстроить у себя в доме церковь. Это было в 1881 году. Архиепископ Григорий сочувственно отнесся к просьбе Ключаревой, но наступившие события ― мученическая кончина императора Александра II и последовавшая вскоре за тем смерть самого архиепископа Григория ― помешали осуществлению этой просьбы. Между тем заболела и сама Ключарева и, проболев все лето, скончалась 23 августа 1881 года.
Внучки Ключаревой со своими нянями и воспитательницами продолжали некоторое время жить в Шамордине, где главною распорядительницею по смерти м. Амвросии стала, по благословению старца, одна из ближайших к ней сотрудниц, старушка монахиня Алипия. Но здесь они жили недолго. По благословению батюшки они были помещены в орловский пансион, где и оставались до 1883 года. В этом году, весною, по окончании учебных занятий, девочки приехали в Оптину пустынь для свидания со старцем Амвросием, которого горячо любили, и здесь вдруг обе заболели дифтеритом в один и тот же день ― 31 мая. Девочек разъединили. Болезнь их быстро развивалась. Их напутствовали исповедию и причастием Св. Христовых Таин. Пока они были в силах, они постоянно писали батюшке записочки, прося его св. молитв и благословения. 4 июня скончалась одна из них ― Вера. Ходившие за больными послушницы не сказали об этом оставшейся в живых Любови, чтобы не растревожить ее. Но бывшая в дремоте больная, вдруг очнувшись, спросила сидевшую подле нее сестру: «Вера умерла?» Та начала было говорить, что жива, но она быстро возразила: «Как жива? Мне сейчас няня сказала, что умерла». А няни тут вовсе и не было. 8 июня скончалась и Любовь. Обе сестры, нежно любившие друг друга, погребены рядом на Оптинском кладбище около могилы их бабушки, м. Амвросии, и недалеко от того места, где был погребен впоследствии старец Амвросий. Замечательна жизнь и судьба этих девочек. Родившись в один день, получив имена Вера и Любовь, они всю свою краткую жизнь жили верою и любовию. Тихие и кроткие, они горячо были привязаны друг к другу и никогда не разлучались; никогда не шалили; одевались просто; любили выслушивать долгие монастырские богослужения, любили тихую, уединенную жизнь иноческую. Смерти они не боялись. Не раз они говорили окружающим: «Мы не хотим жить дольше 12-ти лет; что хорошего в этой жизни». И действительно, смерть постигла их в 12-летнем возрасте, и как вместе они вошли в жизнь, так вместе и ушли из нее, в светлом ореоле детской чистоты, нежной взаимной любви и глубокой веры.
По смерти девочек Ключаревых, согласно духовному завещанию м. Амвросии, в бывшем Калыгинском имении должна была возникнуть женская община. Тотчас по кончине детей-наследниц, еще до открытия общины, в имении закипела работа, и старцем снова было возбуждено ходатайство о разрешении построить в Ключаревском имении церковь, а также и об открытии женской общины. Ходатайство было удовлетворено. Для устройства церкви потребовалось сделать немного. К большому залу, обращенному на восток, пристроен был алтарь; а иконостас поновлен был старый из Оптинской церкви во имя праведной Анны и преп. Марии Египетской, где о. Амвросием устроен был новый иконостас.
Когда в половине семидесятых годов о. Амвросий в первый раз вошел в новоотстроенный Ключаревский дом, он увидел в зале большую Казанскую икону Божией Матери; остановившись перед нею, он долго на нее смотрел и наконец сказал: «Ваша Казанская икона Божией Матери несомненно чудотворная: молитесь ей и храните ее». Во имя этой-то святой иконы и была освящена первая домовая церковь в Ключаревском доме; потому и открытая здесь женская община стала называться Казанскою.
Избирая начальницами Шамординской общины ревностных и опытных подвижниц и своих преданных духовных дочерей, о. Амвросий не переставал быть главным руководителем и вдохновителем всей жизни юной обители. Он изыскивал средства для ее существования, что было не легко, при громадном числе принятых им сестер; без его совета и благословения ничего не предпринималось в обители, по его указанию принимались сестры... Вследствие громадного стечения сестер, он, правда, не имел возможности быть духовным отцом каждой из них и потому передал их в руки одного из своих ближайших учеников, скитоначальника о. иеросхимонаха Анатолия, который относился к ним с самою заботливою отеческою любовью.
Между тем в новой общине строились корпус за корпусом. Но желавших поступить в открывающуюся общину столько вдруг нахлынуло, что едва построят дом, как уже вдвое более ждут нового помещения. Впрочем, не одни только простые, нуждающиеся, больные и убогие женщины и девицы находили себе убежище у старца.
Под его кров приходили и женщины состоятельные, образованные, с высоким иногда общественным положением, приходили потому, что жизнь не давала им нравственного удовлетворения, а здесь, под руководством старца, они начинали понимать и истинный смысл жизни, и истинное счастье души.
С 1888 года старец ежегодно в теплую летнюю пору имел обыкновение приезжать в Шамордино, чтобы самому лично посмотреть, что есть в обители и чего еще ей недостает. Посещения эти были для сестер большим праздником...
Летом следующего 1889 года старец снова провел несколько дней в Шамордине. Как и в предыдущем году, он был занят здесь целые дни то хозяйственными распоряжениями и осмотром различных построек и помещений, то приемом монашествующих и мирских.
Наступило лето 1890 года, последнее лето пребывания о. Амвросия в скиту и в Оптиной пустыни, так как именно этим летом он совершил свою последнюю поездку в Шамордино, откуда уже не возвращался в Оптину до самой своей кончины.
Есть основание думать, что старец, уезжая из скита, предчувствовал, что он уже не возвратится в него обратно. В предыдущие годы, уезжая летом в Шамордино, он всегда брал туда с собою своего старшего келейника иеромонаха Иосифа; теперь же он оставил о. Иосифа в скиту, как бы предуказывая его будущее назначение, а с собою взял своего младшего келейника о. Исаию.
Был и еще замечательный случай. Незадолго до отъезда о. Амвросия из скита ему была прислана большая, прекрасно написанная икона «Споручница грешных», которая и была помещена в келлии о. Иосифа, смежной со старцевой.
Уезжая в последний раз в Шамордино, старец велел о. Иосифу поместить эту икону над своим изголовьем и затеплить пред нею неугасимую лампаду, что и было исполнено о. Иосифом по отъезде старца. Таким образом, покидая скит, о. Амвросий как бы поручал его, а с ним и всю Оптинскую обитель Матери Божией! Еще одно обстоятельство. В самый день отъезда, поручив братии служить напутственный молебен пред Казанской иконою Божией Матери в соборе, о. Амвросий послал одну из своих духовных дочерей в Козельск отслужить и там путевой о нем молебен пред чудотворной Ахтырской иконой Божией Матери, чего прежде также не делалось.
Настало, наконец, 2-е число июля, и старец выехал из скита, направляясь на Шамординскую дачу ― Руднево. В день отъезда старца погода была самая благоприятная. День стоял ясный и теплый. Проводы были многолюдные.
Хотя старца, по его благословению, сопровождал только один его келейник о. Исаия, который и собирал его в дорогу и вез все необходимое для него, но уже на другой день появились в Рудневе толпой почитатели, и в том числе оптинские монахи со своими духовными нуждами.
Вообще, во время пребывания старца в Шамордине братия Оптиной, от старших до младших, ежедневно посещали его: они не могли оставаться без его духовного окормления и, помимо переписки, спешили при первой возможности лично в Шамордино. Не обходили Шамордина и монахи, шедшие помолиться в Тихонову обитель, чтобы предварительно испросить благословение старца.
Почему, однако, старец выехал не прямо в Шамордино, как это делалось раньше, а в Руднево? На это была следующая причина. Незадолго до отъезда старца из скита было ему доставлено письмо от неизвестного «любителя благочестия». В этом письме говорилось, что много лет тому назад, в помещичьем имении, которое теперь принадлежит Шамординской общине под именем Рудневской дачи, был вырыт какими-то подвижниками колодец, утолявший жажду многих путников, а теперь это место находится в пренебрежении. Еще до получения этого письма, осенью 1889 года, настоятельница Шамординской общины м. Евфросиния, находясь однажды в Рудневе и наблюдая там за работами около сажелки, почувствовала, что нога ее проваливается в землю... Она рассказала об этом старцу, по распоряжению которого против того места, где провалилась настоятельница, стали рыть землю и скоро напали на сруб колодца. Был открыт источник воды; но странно ― все говорили одно: когда стали давать эту воду бесноватым, страдания их увеличивались.
Отправляясь 2 июля 1890 года в Шамордино, старец решил лично побывать сначала в Рудневе. Прибыв туда, старец сам осматривал место вблизи вырытого колодца, несколько ниже. Он предварительно стал на молитву, приказав и всем, бывшим с ним, молиться. После молитвы сам начал рыть землю, а потом приказал рыть и другим. Когда показалась вода, старец приказал устроить здесь второй колодец.
Колодец был приведен в благоустроенный вид, и к нему посылал потом батюшка некоторых больных обдаваться из него водою; также раздавал из него воду и глину, которые оказались целебными. После близ целебного колодца построен был сарайчик, приспособленный к тому, чтобы обдаваться водою. Проведя в Рудневе один день, старец прибыл оттуда в Шамордино.
Прибытие о. Амвросия в Шамордино вызвало здесь обычную радость сестер, встретивших его, как своего дорогого отца. Дни проходили за днями. Пребывание старца в обители затягивалось. Вместо десяти дней, предположенных старцем, он живет в Шамордине уже недели четыре.
Батюшка, по словам близких к нему лиц, постоянно собирался уезжать, но то одно дело его задерживало, то другое. Батюшка, видимо, торопился: неутомимо был сам на всех постройках и принимал народ, стекавшийся в Шамордино в огромном количестве: монахов, монахинь и мирских. Гостиниц для посетителей не хватало; народ по ночам занимал всю площадь против гостиниц.
В последних числах июля батюшка, наконец, собрался уезжать в Оптину и распорядился, чтобы в назначенный день с утра все подготовляли к его отъезду. Это стало известно и в Оптиной. И потому к шести часам вечера народ уже стал собираться около скита, другие ушли к парому, а некоторые отправились даже за реку встречать батюшку.
Однако к 8 часам вечера получено было известие из Шамордина, что батюшка сегодня не приедет, что к его отъезду уже все было готово, но он внезапно почувствовал такую слабость, что не только ехать, даже и принимать никого не мог. Пришлось отложить отъезд на неопределенное время.
Наступил Успенский пост, во время которого старец исповедовал всех без отказа, начиная с архимандрита и монахов оптинских и кончая множеством мирского народа. К 29 августа, скитскому празднику, старец опять стал собираться в скит. Стали служить ему напутственный молебен. Однако ему снова сделалось так дурно, что пришлось оставить всякую мысль об отъезде. Говорили даже, что старца нашли лежавшим на полу в крайнем изнеможении.
После последней неудачной попытки старца вернуться в скит к празднику Усекновения Главы Иоанна Предтечи, всем стало ясно, что старцу придется остаться на всю зиму в Шамордине. Погода в это время уже менялась на осеннюю, а старец не мог выходить, когда было меньше 15 градусов тепла.
Оптинские иноки тревожились и волновались долгим отсутствием старца. Настоятель, о. архимандрит Исаакий, сильно скорбел. Старец утешал его, убеждая смириться под крепкую руку Божию, а оптинской братии послал собственноручное письмо, в котором, между прочим, было сказано: «Я доселе задержался в Шамордине по особенному промышлению Божию; а почему ― это должно означиться после». Письмо это было прочитано в монастырской трапезе вслух всем братиям.
Между тем в Шамордине подготовляли для старца зимнее помещение. Убедившись, что старец остается у них на всю зиму, сестры были в восторге.
Оставшись в Шамордине на неопределенное время, о. Амвросий установил здесь у себя такой же образ жизни, как и в скиту. Так же, как и в скиту, ежедневно выслушивал положенные молитвословия. Так же под праздники бывали у него всенощные бдения, которые первое время служил он сам, т. е. произносил возгласы и в свое время читал Евангелие, а сестры пели и читали положенное. Чудные были эти минуты, замечают шамординские очевидицы, когда на средину комнаты выходил согбенный старец, в коротенькой мантии и епитрахили, с открытой седой головой, и каким-то детски-старческим, слабым голосом читал внятно слова благовестия Христова, которых сам был ревностным исполнителем и проповедником... Впрочем, так было недолго. Болезненный старец не в силах был сам служить. Для этого большею частью приезжал из скита бывший его письмоводитель иеромонах о. В.
На новый год, когда пришли его поздравить, он долго не выходил и никого не принимал. Наконец, всех позвали в приемную, батюшка сидел на диванчике и вместо поздравления и приветствия заставил приехавшую из Оптиной пустыни свою духовную дочь прочитать Троицкий листок, который кончался молитвою пастыря о своих чадах, где он говорит ко Господу: «Се аз и дети мои...» и прощается со своею паствою. Всем присутствующим стало грустно. У многих навернулись слезы. Сам старец плакал.
На Страстной неделе 1891 года одна близкая к старцу особа привезла ему образ Спасителя в терновом венце, отысканный ею по его указанию. Батюшка с великою радостью принял образ и сказал: «Ну что же лучше этого тернового венца!» ― и поцеловал образ. Затем прибавил: «Хорошо быть у креста Спасителя, но еще много лучше пострадать за Него на этом кресте». Когда старец произносил эти слова, лицо его было какое-то особенное: что-то неземное светилось в его глазах.
Распространявшиеся недоброжелателями о. Амвросия нелепые о нем слухи по поводу его пребывания в Шамордине доходили и до владыки и смущали его еще более, так что он даже говорил с тревогою: «Что это у них там делается?», ― и несколько раз поручал благочинному монастырей потребовать от старца немедленного возвращения в свой скит. Болезненный, умирающий старец, конечно, не мог исполнить этого распоряжения, но в Калуге не верили этому и принимали его слова за одну пустую отговорку. Старцу стали угрожать, что его силою отвезут в Оптину, на что он отвечал: «Я знаю, что не доеду до Оптиной; если меня отсюда увезут, я на дороге умру».
Собственно говоря, епархиальному начальству не было никакого основания волноваться и можно было бы относиться к старцу с тем же доверием и благоговением, с каким относился к нему, например, великий молитвенник о. Иоанн Кронштадтский, говоривший приезжавшим к нему шамординским сестрам: «А, это от старца Амвросия; о, великий старец! Земной поклон ему от меня!» Но, очевидно, кому-то нужно было омрачить последние дни земной жизни о. Амвросия, увеличить тяжесть несомого им креста.
В это время о. Амвросий стал уже многим намекать, хотя они и не понимали или не хотели, боялись понять это, о своей близкой кончине. У некоторых сестер даже было предчувствие близкой кончины батюшки, но ему не хотелось верить, думалось, напротив, что старцу невозможно так скоро умереть...

Последние дни жизни старца иеросхимонаха Амвросия, его кончина и погребение

21 сентября была суббота. По обыкновению, приехал из скита иеромонах служить у старца бдение, но батюшка с утра чувствовал себя слабее обыкновенного, а к концу дня так ослабел, что не мог слышать пения и чувствовал озноб.
22-го, в воскресенье, батюшка стал жаловаться на боль в ушах; несмотря на то, он продолжал заниматься монастырскими делами, даже принимать некоторых посетителей, шутил и вообще был весел.
На следующий день, 23-го, боль в ушах старца усилилась; он стал плохо слышать и очень мало принимал посетителей, так как говорить ему было трудно. И все просили его дать себе отдых, но батюшка вставал, ходил по келлии и брал по нескольку человек на благословение. Вечером старец велел читать ему вслух. Когда его спросили, не трудно ли будет ему слушать при боли в ушах, он ничего не ответил, задумался на несколько минут и сказал: «Это последнее испытание ― потерял слух и голос». Голос у старца, впрочем, давно уже стал ослабевать, так что к вечеру он говорил иногда совсем шепотом. Следующие за тем два дня старец был все в том же положении и почти не принимал, так как совершенно потерял слух и голос. Народ с утра до вечера не отходил от крыльца его келлии. Сколько было скорби, сколько пролито слез! 26-го, в четверг, старец чувствовал себя еще хуже ― жаловался на сильную боль в ушах, голове, лице и во всем теле. В одном его ухе оказался нарыв. Ухудшение здоровья старца всех очень смутило. Решено было вызвать телеграммой из Москвы доктора Бабушкина, раньше лечившего о. Амвросия. Батюшка согласился на это.
27-го нарыв в ухе прорвался, и боль понемногу утихла. Вечером приехал московский доктор и, осмотрев больного, успокоил всех, сказав, что ничего опасного нет, что это инфлуэнца. Он предписал больному полнейшее спокойствие и дал некоторые успокоительные средства...
1 октября одной из своих духовных дочерей старец сказал: «Устроить для вас я больше уже ничего не могу; я вас отдал Царице Небесной». Доктор, пробыв при старце до 2 октября, уехал на время. Старец сам провожал доктора в другую комнату и много говорил с ним. Первые два дня после того больной чувствовал себя порядочно. И хотя боль в ушах не уменьшалась, и появлялись малые нарывчики то в том ухе, то в другом, но лихорадочного состояния не было. Батюшка продолжал употреблять прописанные доктором средства, и в обители все были спокойны.
4-го, в пятницу, старец сказал, что боль в голове у него усиливается, а к вечеру был жар. Все последующие за тем дни у него была лихорадка через день, причем большую часть дня он проводил как бы в забытьи. Впрочем, несмотря на свою крайнюю слабость, он по временам мог без посторонней помощи вставать с постели, ходил по комнате и даже призывал некоторых нужных ему людей и делал распоряжения по постройкам. В этот день один из ближайших учеников старца, иеромонах Иосиф, бывши в Шамордине, пожелал у него исповедоваться; но видя, что старец очень слаб, боялся беспокоить его. Между тем, лишь только он сделал маленький намек, что желал бы исповедоваться, батюшка сейчас же надел епитрахиль и поручи и сам подал ему исповедную книжку. И отец Иосиф имел счастие поисповедоваться у него в этот день в последний раз, после чего, простившись со старцем, уехал в скит. Под 6 октября у старца было бдение. В половине всенощной батюшка почувствовал себя дурно и стал тяжело дышать. Отворили все двери настежь. Все перепугались. Началось тяжелое время. Духовные дети старца не выходили из приемной и молча, затаив дыхание, ожидали известий. Почти все время по очереди читали акафисты.
По объяснению старца о. Иосифа, батюшка в это время томился скорбями и грехами своих многочисленных духовных детей. В один из предсмертных дней старца духовник его, о. Феодор, сказал ему: «Батюшка, вот вы умираете, на кого обитель свою оставляете?» Старец ответил ему следующими словами: «Обитель оставляю Царице Небесной; а я свой крест позолотил».
Восьмого октября, в шесть часов утра, старец сказал, что его очень знобит, и в лице он очень изменился. Спустя несколько минут с больным сделался жар, и он забылся. Через час попросил ухи, но вдруг так ослабел, что с трудом мог назвать ― чего хотел. Жар усилился, и начался бред. Тотчас же послали в скит за скитоначальником о. иеромонахом Анатолием и за о. иеросхимонахом Иосифом. Последний вскоре приехал и по приезде тотчас же торопливо прошел к старцу. Выйдя от него через несколько минут, он сказал присутствующим: «Напрасно вы здесь толпитесь: ведь старец не говорит, и нет надежды на его выздоровление». Вскоре приехал и о. Анатолий. Весь этот день больной все более и более слабел, так что уже и говорить не мог. Жар у него усиливался, доходя до 40 градусов. Вероятно, старец испытывал в это время мучительные в теле боли, не дававшие ему спокойно лежать в постели, потому что он то и дело подавал знак бывшим при нем о. Иосифу с келейником о. Александром, чтобы его подняли; но лишь только поднимут, он опять давал знак, чтобы его положили в постель. Вместе с тем его трясло, как в лихорадке. К вечеру возвратился московский доктор, но уже нашел старца безнадежным. Ему вдруг сделалось так плохо, что думали ― он уже кончается, и потому о. Иосиф прочитал для него отходную. Решено было, наконец, старца особоровать. Пока шли приготовления к соборованию, было уже 11 часов вечера. И вот скитоначальник о. Анатолий с о. Иосифом и духовником старца о. Феодором начали чин елеосвящения, во время которого батюшка лежал уже без сознания. Тяжелое, хриплое дыхание его, вероятно от скопившейся мокроты, которую старец не имел силы откашлянуть, слышно было за две комнаты. Сестры стояли в приемной и молились. Когда кончилось соборование, стоявшие тут молитвенницы входили к старцу по трое, чтобы взглянуть на свое угасавшее светило и навеки проститься с дорогим, любвеобильным отцом, к которому они привыкли прибегать во всякой скорби, и который всегда так утешал их и ободрял. Едва сдерживая рыдания, боясь нарушить тишину, сестры молча кланялись старцу в ноги и целовали без движения лежавшую его руку, которая горела огнем, заглядывали в лицо, желая яснее запечатлеть в себе дорогие черты, затем тотчас же выходили в противоположную дверь.
Узнавши о чрезмерной слабости старца, Оптинский настоятель о. архимандрит Исаакий с иеромонахом Макарием приехали в этот день (9 октября) проститься с ним. При виде крайне изнемогшего больного оба они плакали. Батюшка узнал их и, устремив на них глубокий, пристальный взгляд, поднял руку и снял с себя шапочку. Весь этот день, как и в предыдущие дни, сестры непрерывно со слезами молились в храме пред чудотворным ликом Богоматери. Безостановочно служились молебны с коленопреклонением, и все почитатели старца, как один человек, с воплями просили выздоровления своему дорогому батюшке. Но Господь судил иначе!..
И вот в этот столь прискорбный для Шамордина день вдруг получается от Калужского губернатора телеграмма о том, что 10 октября Калужский преосвященный Виталий выезжает из Калуги в Шамординскую обитель. Всем в обители была известна цель этого приезда, и потому это известие привело всех сестер обители в крайнее смущение.
А старцу становилось все труднее. К вечеру у него опять появился сильный жар, а с шести часов он уже не поднимал головы и лежал в одном положении. Всю ночь дыхание его было тяжелое. Глаза были устремлены кверху, а уста быстро шевелились. Как видно было, больной вплоть до утра шептал молитву. Наступило 10 октября. К утру этого дня силы старца совсем оставили его. Он лежал без движения. Глаза опустились вниз и остановились на какой-то точке. Уста перестали шевелиться. Пульс становился все слабее и слабее. Дыхание было редкое, но спокойное.
Видя, что старец совсем приблизился к исходу, о. Иосиф поспешил отправиться в скит, чтобы взять оттуда хранившиеся в келлии старца для его погребения вещи, ― мухояровую старую мантию, в которую он некогда был облечен при пострижении, и власяницу, да еще холщовую рубашку старца Макария, к которому батюшка о. Амвросий во всю свою жизнь питал глубокую преданность и уважение. На этой рубашке была собственноручная надпись старца Амвросия: «По смерти моей надеть на меня неотменно».
Нечего и говорить, что в эти последние дни жизни старца братия Оптиной, встревоженные ухудшением в болезненном положении старца, собирались в еще большем количестве, нежели раньше. В 11 часов дня духовник старца о. Феодор в последний раз прочитал канон Божией Матери на исход души и осенил старца крестом. Лицо старца покрылось мертвенною бледностью. Дыхание становилось все короче и короче. Наконец, он сильно потянул в себя воздух. Минуты через две это повторилось. Затем, по словам очевидцев, старец поднял правую руку, сложив ее для крестного знамения, донес ее до лба, потом на грудь, на правое плечо и, донеся до левого, сильно стукнул о левое плечо, видно потому, что это ему стоило большого усилия. Потом он еще вздохнул в третий и последний раз... Было ровно половина 12-го часа дня... Земная жизнь старца кончилась.
Долго еще стояли окружавшие одр мирно почившего старца, боясь нарушить торжественную минуту разлучения праведной души с телом. Все находились как бы в оцепенении, не веря себе, не понимая, что это ― сон или правда. Но святая душа его уже отлетела в иной мир, дабы предстать престолу Всевышнего в сиянии той любви, которою он полон был на земле. Светел и покоен был его старческий лик. Неземная улыбка озаряла его.
Едва только все опомнились, как поднялся страшный вопль и рыдание. Весть о кончине старца с быстротою молнии облетела весь монастырь, и раздирающие душу крики шамординских насельниц слились в один какой-то общий ужасающий стон беспомощности и безнадежности. Потом этот первый взрыв страшного горя немного поутих и перешел в тихую скорбь.
Отец Ксенофонт тотчас по кончине старца, выйдя в соседние комнаты и едва слышным от волнения голосом сообщив о великом горе толпившимся тут почитателям старца, поспешил с этим печальным известием, не мешкая, в Оптину. Печальный гул большого колокола возвестил оптинцам о горестном для них событии, и повергнутые в несказанное горе братия потянулись в собор на первое «аллилуиа» по новопреставленном старце Амвросии, а о. Иосиф, взяв все необходимое для опрятания, сейчас же выехал, спеша поспеть к поостывшему телу дорогого наставника, чтобы в последний раз послужить ему и облобызать, если возможно, его еще теплую руку.
Тотчас же, по случаю кончины старца, разослано было множество телеграмм в разные концы России ко всем особенно близким к нему почитателям и духовным его детям.
Вследствие разосланных телеграмм и распространившихся известий со всех сторон начинали прибывать в Шамордино почитатели старца, желавшие присутствовать на его погребении, так что всего ко дню погребения скопилось в Шамордине до восьми тысяч человек.
Между тем из любви и уважения к почившему старцу между Оптиной и Шамординым возникло недоразумение по вопросу о том, где погрести тело дорогого для обеих сторон покойника, в Оптиной или в Шамордине. По распоряжению Св. Синода тело должно было быть предано земле в Оптиной пустыни...
Настал, наконец, час обычного прощания с покойным. Раздались печальные, стройные звуки дивно высокой священной песни «Приидите, последнее целование дадим, братие, умершему»... Снова вопли и рыдания огласили храм.
Первым подошел ко гробу преосвященный. Он взял лежавшую на аналое пред гробом Казанскую икону Божией Матери и с глубоким молитвенным чувством трижды благословил ею усопшего, низко поклонился ему, облобызав его главу и руки и еще троекратно благословил его своим святительским благословением. За владыкой стали прощаться духовенство, настоятельница, сестры и народ.
Долго длилось это искреннее, слезное последнее целование. Наконец, уже около трех часов пополудни, преосвященный сделал отпуст. Провозглашена была старцу вечная память. На тело почившего о Господе возлит был владыкою крестообразно елей с вином, освященный во время соборования, и посыпана была, по чину Св. Церкви, земля. Затем тотчас же наглухо прибита была гробовая крышка. В три часа все окончилось. Священнослужащие во главе с владыкою и прочие гости отправились в покои настоятельницы, а гроб остался на прежнем месте, и опять начались непрерывные панихиды...
Всю ночь с воскресенья на понедельник Шамординский храм был полон народа. Около гроба почившего старца, как и прежде, горело множество свечей. То и дело клубился фимиам, пелись панихиды, а в стороне продолжалось чтение Псалтири. Почитатели старца безостановочно прикладывались ко гробу.
14-го, в понедельник, заупокойную литургию совершил скитоначальник иеромонах Анатолий соборне. По окончании литургии и панихиды, в 11-м часу дня, гроб был поднят руками сестер, поставлен на носилки и, в преднесении св. икон и хоругвей, сначала обнесен был вокруг церкви, а затем через монастырь, мимо настоятельского корпуса и заложенного старцем каменного собора, направился процессия направилась в Оптину пустынь.
Погода в этот день была ненастная. Холодный осенний ветер насквозь пронизывал путников, а непрерывный дождь, то стихая, то усиливаясь, совершенно растворил землю.
Гроб несли попеременно то сестры общины, то оптинские монахи, то мирские лица, желавшие до самого конца оказать свою любовь и преданность к своему почившему наставнику. Тысячи народа, на протяжении более версты, шли и ехали за гробом. Шествие было медленное. Часто, несмотря на дождь и холод, останавливались для совершения заупокойных литий. Когда подходили к лежащим на пути селам, в церквах начинался погребальный колокольный перезвон. Священники в облачениях, с хоругвями и иконами, выходили навстречу. Выступали поселяне, молились, многие из них целовали гроб покойного и затем присоединялись к погребальному шествию.
Таким образом, по мере приближения к Оптиной пустыни, толпа все росла и росла. Замечательно, что горевшие свечи, с которыми несли тело покойного старца, во все продолжение пути, несмотря на сильный дождь и ветер, не угасали.
Наступал вечер, и уже несколько стемнело, когда гроб старца проносили через последнюю деревню Стенино, находящуюся в версте от Оптиной.
Уныло гудел большой семисотенный оптинский колокол, редкими мерными ударами потрясая воздух и далеко разнося печальную весть о наступлении момента последнего прощания с усопшим великим старцем. Из города Козельска навстречу погребальному шествию выступило местное духовенство и многие горожане. Высоко над головами народа, сквозь вечерний полумрак, виднелся черный гроб, таинственно освещаемый ярким пламенем горевших свечей. Колеблясь от шествия несших его, он точно плыл по воздуху. Поистине, это трогательное печально-торжественное перенесение тела почившего старца, по замечанию многих, скорее походило на перенесение мощей и производило на всех присутствовавших умилительно-благодатное впечатление.
На неширокой реке Жиздре, протекающей под самым монастырем, через которую обычно переезжают на пароме, на этот раз временно устроен был мост.
Сюда-то, навстречу усопшему старцу, вышел из монастыря крестный ход во главе с двумя архимандритами и в сопровождении множества монашествующих и мирян. Величественное было зрелище, когда перенесенный через мост гроб старца внесен был в ряды многочисленного сонма священнослужителей в блестящих облачениях, и несметные толпы народа с той и другой стороны соединились вместе... Шествие направилось к Святым вратам обители. Внесенный в обитель гроб с телом почившего старца поставлен был в холодном Введенском соборе, который блистал праздничным освещением. Настоятель обители о. архимандрит Исаакий, в сослужении нескольких иеромонахов, совершил панихиду над почившим. Спустя немного времени началось торжественное всенощное бдение в теплом Казанском храме, между тем как в Введенском храме, где оставалось тело старца, непрерывно всю ночь совершались панихиды и шло прощание народа с почившим.
Па следующий день, 15 октября, гроб перенесен был в Казанский храм. В десятом часу началась литургия, которую, несмотря на свое слабое здоровье, совершал опять сам преосвященный Виталий, в сослужении двух архимандритов Моисея и Исаакия, трех игуменов и пяти иеромонахов. На правом клиросе пел хор архиерейских певчих, а на левом ― монастырских...
Когда батюшку схоронили, замечает один наблюдатель из светских лиц, кто-то из ближайших к нему монахов стоял у могилы, сложив руки на груди крестообразно и опустив глаза. Все отправились в трапезу. Прошло часа два времени. Тот же монах все еще стоял в том же самом положении у могилы батюшки.
Удивительно при этом, говорит тот же наблюдатель, что в обоих монастырях (Оптинском и Шамординском) скорбь о батюшке, хотя и глубока и искренна, но вместе с тем светла и не безнадежна.

Оптинский старец иеросхимонах Амвросий родился 23 ноября 1812 г. в селе Большая Липовица Тамбовской губернии в семье пономаря Михаила Федоровича и жены его Марфы Николаевны. Перед рождением младенца к деду его, священнику этого села, съехалось много гостей.

Родительница, Мария Николаевна, была переведена в баню. 23 ноября в доме о. Феодора была большая суматоха, - и в доме был народ, и перед домом толпился народ. В этот день, 23 ноября родился Александр - будущий старец Оптиной пустыни - преподобный Амвросий Оптинский. Старец шутливо приговаривал: "Как на людях я родился, так все на людях и живу".

У Михаила Федоровича было восемь человек деьей: четыре сына и четыре дочери; Александр Михайлович был шестым из них.

В детстве Александр был очень бойким, веселым и смышленным мальчиком. По обычаю того времени учился он читать по славянскому букварю, часослову и псалтири. Каждый праздник он вместе с отцом пел и читал на клиросе. Он никогда не видел и не слышал ничего худого, т.к. воспитывался в строго церковной и религиозной среде.

Когда мальчику исполнилось 12 лет, его отдали в первый класс Тамбовского духовного училища. Учился он хорошо и по окончании училища, в 1830 году, поступил в Тамбовскую духовную семинарию. И здесь учеба давалась ему легко. Как вспоминал впоследствии его товарищ по семинарии: "Тут, бывало, на последние деньги купишь свечку, твердишь, твердишь заданные уроки; он же (Саша Гренков) занимался мало, а придет в класс, станет наставнику отвечать, - точно как по писанному, лучше всех". В июле 1836 г. Александр Гренков успешно окончил семинарию, но не пошел ни в Духовную академию, ни в священники. Он как будто чувствовал в душе своей особое призвание и не спешил пристроить себя к определенному положению, как бы ожидая зова Божия. Некоторое время он был домашним учителем в одной помещичьей семье, а затем преподавателем Липецкого духовного училища. Обладая живым и веселым характером, добротою и остроумием, Александр Михайлович был очень любим своими товарищами и сослуживцами. В последнем классе семинарии ему пришлось перенести опасную болезнь, и он дал обет постричься в монахи, если выздоровеет. По выздоровлении он не забыл своего обета, но несколько лет откладывал его исполнение, "жался," по его выражению. Однако совесть не давала ему покоя. И чем больше проходило времени, тем мучительнее становились укоры совести. Периоды беззаботного юношеского веселья и беспечности сменялись периодами острой тоски и грусти, усиленной молитвы и слез.

Однажды, будучи уже в Липецке и гуляя в соседнем лесу, он, стоя на берегу ручья, явственно расслышал в его журчании слова: "Хвалите Бога, любите Бога..." Дома, уединяясь от любопытных взоров, он пламенно молился Божией Матери просветить его ум и направить его волю. Вообще он не обладал настойчивой волей и уже в старости говорил своим духовным детям: "Вы должны слушаться меня с первого слова. Я - человек уступчивый. Если будете спорить со мной, я могу уступить, но это не будет вам на пользу". В той же Тамбовской епархии, в селе Троекурово, проживал известный в то время подвижник Иларион. Александр Михайлович пришел к нему за советом, и старец сказал ему: "Иди в Оптину Пустынь - и будешь опытен. Можно бы пойти и в Саров, но там уже нет теперь никаких опытных старцев, как прежде". (Старец преп. Серафим незадолго перед этим скончался). Когда наступили летние каникулы 1839 г., Александр Михайлович вместе со своим товарищем по семинарии и сослуживцем по Липецкому училищу Покровским, снарядив кибитку, отправились на богомолье в Троице-Сергиеву Лавру поклониться игумену земли Русской- преп. Сергию.

Вернувшись в Липецк, Александр Михайлович продолжал еще сомневаться и не сразу мог решиться порвать с миром. Случилось это, однако, после одного вечера в гостях, когда он смешил всех присутствующих. Все были веселы и довольны и в прекрасном настроении разошлись по домам. Что же касается Александра Михайловича, если и раньше в таких случаях он чувствовал раскаяние, то теперь его воображению живо представился его обет, данный Богу, вспомнилось ему горение духа в Троицкой Лавре и прежние долгие молитвы, воздыхания и слезы, определение Божие, переданное через о. Илариона.

Наутро решимость на этот раз твердо созрела. Опасался, что уговоры родных и знакомых поколеблют его решимость, Александр Михайлович тайно от всех ушел в Оптину, не испросив даже разрешения епархиального начальства.

Здесь Александр Михайлович застал при жизни самый цвет ее монашества: таких ее столпов, как игумен Моисей, старцы Лев (Леонид) и Макарий. Начальником скита был равный им по духовной высоте иеросхимонах Антоний, брат о. Моисея, подвижник и прозорливец.

Вообще все иночество под руководством старцев носило на себе отпечаток духовных добродетелей. Простота (нелукавство), кротость и смирение - были отличительными признаками оптинского монашества. Младшая братия старалась смиряться не только перед старшими, но и перед равными, боясь даже взглядом оскорбить другого, и при малейшем недоразумении спешили просить друг у друга прощения.

Итак, Александр Гренков прибыл в обитель 8 октября 1839 г. Оставив извозчика на гостином дворе, он сразу же поспешил в церковь, а после литургии - к старцу Льву, чтобы испросить благословения остаться на жительство в монастыре. Старец благословил его жить первое время в гостинице и переписывать книгу "Грешных спасение" (перевод с новогреческого) - о борьбе со страстями.

В январе 1840 г. он перешел жить в монастырь, пока еще не одеваясь в подрясник. В это время шла канцелярская переписка с епархиальными властями по поводу его исчезновения и еще не последовал от калужского архиерея указ настоятелю Оптинскому о принятии в обитель учителя Гренкова.

В апреле 1840 г. А. М. Гренков получил, наконец, благословение носить монашеское одеяние. Он был некоторое время келейником старца Льва и его чтецом (правило и службы). Сначала работал в монастырской пекарне, варил хмелины (дрожжи), пек булки. Затем в ноябре 1840 г. его перевели в скит. Оттуда молодой послушник не переставал ходить к старцу Льву для назидания. В скиту он был помощником повара целый год. Ему часто приходилось по службе приходить к старцу Макарию, то получить благословиние относительно трапезы, то ударять к трапезе в колокол, то по иным поводам. При этом он имел возможность сказать старцу о своем душевном состоянии и получить ответы. Цель была такова, чтобы не искушение побеждало человека, а чтобы человек побеждал искушение.

Старец Лев особенно любил молодого послушника, ласково называя его Сашей. Но из воспитательных побуждений испытывал при людях его смирение. Делал вид, что гремит против него гневом. С этой целью дал ему прозвище "Химера". Под этим словом он подразумевал пустоцвет, который бывает на огурцах. Но другим про него говорил: "Великий будет человек". Ожидая близкую смерть, старец Лев призвал батюшку о. Макария и сказал ему о послушнике Александре: "Вот человек больно ютится к нам, старцам. Я теперь уже очень слаб. Так вот я и передаю тебе его из полы в полу, владей им, как знаешь".

После смерти старца Льва брат Александр стал келейником старца Макария (1841-46). В 1842 г. он был пострижен в мантию и наречен Амвросием (в честь святителя Амвросия Медиоланского, память 7 декабря). Затем последовало иеродиаконство (1843 г.), а через 2 года - рукоположение в иеромонахи.

Здоровье о. Амвросия в эти годы сильно пошатнулось. Во время поездки на иерейскую хиротонию в Калугу 7 декабря 1846 г. он простудился и долго болел, получив осложнение на внутренние органы. С тех пор он уже никогда не смог по-настоящему поправиться. Впрочем, он не унывал и признавался, что телесная немощь благотворно действует на его душу. "Монаху полезно болеть, - любил повторять старец Амвросий, - и в болезни не надо лечиться, а только подлечиваться". И другим в утешение говорил: "Бог не требует от больного подвигов телесных, а только терпения со смирением и благодарения".

С сентября 1846 г. по лето 1848 г. состояние здоровья отца Амвросия было настолько угрожающим, что он в келье был пострижен в схиму с сохранением прежнего имени. Однако совершенно неожиданно для многих больной начал поправляться и даже выходить на улицу для прогулок. Этот перелом в течении болезни был явным действием силы Божией, а сам старец Амвросий впоследствии говорил: "Милостив Господь! В монастыре болеющие скоро не умирают, а тянутся и тянутся до тех пор, пока болезнь принесет им настоящую пользу. В монастыре полезно быть немного больным, чтобы менее бунтовала плоть, особенно у молодых, и пустяки менее приходили в голову".

Не только телесными немощами воспитывал Господь в эти годы дух будущего великого старца, а также благотворно действовало на отца Амвросия общение со старшей братией, среди которых было немало истинных подвижников. Приведем в качестве примера один случай, о котором рассказывал впоследствии сам старец.

Вскоре после того как о. Амвросий был посвящен в диаконы и должен был служить литургию в Введенском храме, подходит он перед службой к стоявшему в алтаре игумену Антонию, чтобы принять от него благословение, а о. Антоний спрашивает его: "Ну что, привыкаете?" О. Амвросий развязно отвечает ему: "Вашими молитвами, батюшка!" Тогда о. Антоний продолжает: "К страху-то Божьему?..." О. Амвросий понял неуместность своего тона в алтаре и смутился. "Так что, - заключил свой рассказ о. Амвросий, - умели приучать нас к благоговению прежние старцы".

Особенно важным для его духовного возрастания в эти годы было общение со старцем Макарием. Несмотря на болезнь, о. Амвросий остался по-прежнему в полном послушании у старца, даже в малейшей вещи давал отчет ему. По благословению о. Макария он занимался переводом святоотеческих книг, в частности, им была подготовлена к печати "Лествица" преподобного Иоанна, игумена Синайского.

Благодаря руководству старца Макария о. Амвросий смог без особых преткновений обучиться искусству из искусств - умной молитве. Это иноческое делание сопряжено со многими опасностями, так как дьявол старается ввести человека в состояние прелести и со значительными скорбями, поскольку неопытный подвижник под благовидными предлогами старается исполнить свою волю. Инок, не имеющий духовного руководителя, может на этом пути сильно повредить своей душе, как это случилось в свое время с самим старцем Макарием, самостоятельно обучавшемуся этому искусству. Отец Амвросий же смог избежать бед и скорбей при прохождении умной молитвы именно потому, что имел опытнейшего наставника в лице старца Макария. Последний очень любил своего ученика, что, впрочем, не мешало ему подвергать о. Амвросия некоторым унижениям, чтобы сломать его самолюбие. Старец Макарий воспитывл в нем строгого подвижника, украшенного нищетой, смирением, терпением и др. иноческими добродетелями. Когда за о. Амвросия заступятся: "Батюшка, он человек больной!" - "А я разве хуже тебя знаю", - скажет старец. "Но ведь выговоры и замечания монаху - это щеточки, которыми стирается греховная пыль с его души; а без сего монах ржавеет".

Еще при жизни старца Макария, с его благословения, некоторые из братии приходили к о. Амвросию для открытия помыслов.

Вот как об этом рассказывает игумен Марк (окончивший жизнь на покое в Оптиной). "Сколько мог я заметить, - говорит он, - о. Амвросий жил в это время в полном безмолвии. Ходил я к нему ежедневно для откровения помыслов и почти всегда заставал его за чтением святоотеческих книг. Если же не заставал его в келье, то это значило, что он находился у старца Макария, которому помогал в корреспонденции с духовными чадами, или трудился в переводах святоотеческих книг. Иногда же я заставал его на кровати и со сдержанными и едва приметными слезами. Мне казалось, что старец всегда ходил перед Богом или как бы всегда ощущал присутствие Божие, по слову псалмопевца: "...предзрех Господа предо мною выну" (Пс. 15:8), а потому все, что ни делал, старался творить ради Господа и Ему в угодность. Поэтому он всегда сетовал, боясь, как бы чем не оскорбить Господа, что отражалось и на его лице. Видя такую сосредоточенность своего старца, я в его присутствии всегда был в трепетном благоговении. Да иначе мне и нельзя было быть. Когда по обыкновению я опускался пред ним на колени, чтобы получить благословение, он весьма тихо спрашивал меня: "Что скажешь, брате, хорошенького?" Озадаченный его сосредоточенностью и умилением, я, отвечал: "Простите, Господа ради, батюшка. Может быть я пришел не вовремя?"- "Нет, - скажет старец, - говори нужное, но вкратце". И, выслушав меня со вниманием, он с благоговением преподаст полезное наставление и отпустит с любовью.

Наставления же он преподавал не от своего мудрствования и рассуждения, хотя и богат был духовным разумом. Если он учил духовных чад, относящихся к нему, то как бы в среде учащегося, и предлагал не свои советы, а непременно деятельное учение святых Отцов". Если же о. Марк жаловался о. Амвросию на кого-либо обидевшего его, старец, бывало, скажет плачевным тоном: "Брате, брате! Я человек умирающий." Или: "Я сегодня-завтра умру. Что я сделаю с этим братом? Ведь я не настоятель. Надобно укорять себя, смиряться перед братом - и успокоишься." Такой ответ вызывал в душе о. Марка самоукорение, и он, смиренно поклонившись старцу и испросив прощения, уходил успокоенный и утешенный, "как на крыльях улетал".

Кроме монахов, о. Макарий сближал о. Амвросия и со своими мирскими духовными чадами. Видя его беседующего с ними, старец Макарий шутливо промолвит: "Посмотрите-ка, посмотрите! Амвросий-то у меня хлеб отнимает!" Так старец Макарий постепенно готовил себе достойного преемника. Когда же старец Макарий преставился (7 сент. 1860 г.), то постепенно обстоятельства так складывались, что о. Амвросий был поставлен на его место. Через 40 дней после кончины старца Макария о. Амвросий перешел на жительство в другой корпус, вблизи скитской ограды, с правой стороны колокольни. На западной стороне этого корпуса была сделана пристройка, называемая "хибаркой" для приема женщин (в скит их не пускали). Тридцать лет (до отъезда в Шамордино) прожил здесь отец Амвросий, самостоятельно служа ближним.

При нем были два келейника: о. Михаил и о. Иосиф (будущий старец). Главным письмоводителем был о. Климент (Зедергольм), сын протестантского пастора, перешедший в православие, ученейший человек, магистр греческой словесности.

Для слушания правила поначалу он вставал в 4 утра, звонил в звонок, на который являлись к нему келейники и прочитывали утренние молитвы, 12 избранных псалмов и первый час, после чего он наедине пребывал в умной молитве. Затем, после краткого отдыха, старец слушал часы: третий, шестой с изобразительными и, смотря по дню, канон с акафистом Спасителю или Божьей Матери. Эти акафисты он выслушивал стоя. После молитвы и легкого завтрака начинался трудовой день с небольшим перерывом в обеденную пору. Пища съедалась старцем в таком количестве, которое дается трехлетнему ребенку. За едой келейники продолжают задавать ему вопросы по поручению посетителей. После некоторого отдыха напряженный труд возобновлялся - и так до глубокого вечера. Несмотря на крайнее обессиление и болезненность старца, день всегда заканчивался вечерним молитвенным правилом, состоящим из малого повечерия, канона Ангелу Хранителю и вечерних молитв. От беспрерывных докладов келейники, то и дело приводившие к старцу и выводившие посетителей, едва держались на ногах. Сам старец временами лежал почти без чувств. После правила старец испрашивал прощение, "елика согреших делом, словом, помышлением". Келейники принимали благословение и направлялись к выходу. Зазвонят часы. "Сколько это? - спросит старец слабым голосом, - ответят: "Двенадцать". - "Запоздали", - скажет.

Через два года старца постигла новая болезнь. Здоровье его, и без того слабое, совсем ослабело. С тех пор он уже не мог ходить в храм Божий и должен был причащаться в келье. В 1869 г. состояние его здоровья было настолько плохим, что стали терять надежду на поправку. Была привезена Калужская чудотворная икона Божьей Матери. После молебна и келейного бдения и затем соборования здоровье старца поддалось лечению, но крайняя слабость не покидала его во всю его жизнь.

Такие тяжелые ухудшения повторялись не раз. Трудно представить себе, как он мог, будучи пригвожденным к такому страдальческому недугу, в полном изнеможении сил, принимать ежедневно толпы людей и отвечать на десятки писем. На нем сбывались слова: "Сила Божия в немощи совершается". Не будь он избранным сосудом Божиим, через которого Сам Бог вещал и действовал, такой подвиг, такой гигантский труд не мог быть осуществим никакими человеческими силами. Животворящая Божественная благодать здесь явно присутствовала и содействовала.

Благодать Божия, в изобилии почивавшая на старце, являлась источником тех духовных дарований, которыми он служил ближним, утешая скорбящих, утверждая в вере сомневающихся и всех назидая на путь спасения.

Среди духовных благодатных дарований старца Амвросия, привлекавших к нему тысячи людей, следует в первую очередь упомянуть о прозорливости. Он глубоко проникал в душу своего собеседника и читал в ней, как в раскрытой книге, не нуждаясь в его объяснениях. Легким, никому незаметным намеком он указывал людям их слабости и заставлял их серьезно подумать о них. Одна дама, часто бывавшая у старца Амвросия, сильно пристрастилась к игре в карты и стеснялась сознаться ему в этом. Однажды, на общем приеме, она стала просить у старца карточку. Старец внимательно, своим особенным, пристальным взглядом, посмотрев на нее, сказал: "Что ты, мать? Разве мы в монастыре играем в карточки?" Она поняла намек и покаялась старцу в своей слабости. Своей прозорливостью старец сильно удивлял многих и располагал их сразу всецело отдаваться его руководству, в уверенности, что батюшка лучше их знает, в чем они нуждаются и что им полезно, а что вредно.

Одна молодая девушка, окончившая высшие курсы в Москве, мать которой давно уже была духовной дочерью о. Амвросия, никогда не видя старца, не любила его и называла его "лицемером". Мать уговорила ее побывать у о. Амвросия. Придя к старцу на общий прием, девушка стала позади всех, у самой двери. Вошел старец и, отворив дверь, закрыл ею молодую девушку. Помолившись и оглядев всех, он вдруг заглянул за дверь и говорит: "А это что за великан стоит? Это - Вера пришла смотреть лицемера?" После этого он побеседовал с нею наедине, и отношение к нему молодой девушки совершенно переменилось: она горячо полюбила его, и судьба ее решилась - она поступила в Шамординский монастырь. Кто с полным доверием предавался руководству старца, никогда в этом не раскаялся, хотя и слышали они иногда от него такие советы, которые с первого раза казались странными и совершенно неисполнимыми.

Обычно у Старца собиралось множество народу. И вот одна молодая женщина, которую уговорили посетить Батюшку, находится в раздраженном состоянии, что ее заставляют ждать. Вдруг дверь широко отворяется. Старец с ясным лицом появляется на пороге, и громко говорит: "Кто здесь нетерпеливые, пойдите ко мне". Приближается к молодой женщине и ведет ее к себе. После беседы с ним она становится частой гостьей Оптиной и посетительницей Батюшки о. Амвросия.

У ограды собралась группа женщин и одна пожилая женщина с болезненным лицом, сидя на пне, рассказывала, что она с больными ногами шла из Воронежа, надеясь, что старец исцелит ее. В семи верстах от монастыря она заблудилась, выбилась из сил, попав на занесенные снегом тропинки, и в слезах упала на сваленное бревно. В это время к ней подошел какой то старичек в подряснике и скуфейке и спросил о причине ее слез, он указал клюкой направление пути. Она пошла в указанную сторону и, повернув за кусты, тотчас увидела монастырь. Все решили, что это был монастырский лесник или кто либо из келейников; как вдруг на крылечко вышел знакомый ей служка и громко спросил: "где тут Авдотья из Воронежа?" Все молчали, переглядываясь. Служка повторил свой вопрос громче, прибавив, что ее зовет Батюшка. - "Голубушки мои! Да ведь Авдотья из Воронежа, я сама и есть!" - воскликнула только что пришедшая расказчица с больными ногами. Все расступились, и странница, проковыляв до крылечка, скрылась в его дверях. Минут через пятнадцать она вышла из домика вся в слезах, и рыдая отвечала на вопросы, что старичек, указавший ей дорогу в лесу был никто иной, как сам Отец Амвросий или кто либо уж очень на него похожий. Но в монастыре не было никого похожего на о. Амвросия, а сам он в зимнее время по болезненности не мог выходить из келии, и тут вдруг явился в лесу указателем дороги страннице, а за тем через пол-часа почти в минуту ее прихода уже знает о ней подробно!

Вот один из случаев прозорливости старца Амвросия, рассказанный одним из посетителей старца - неким мастеровым: "Незадолго до кончины старца, годочка этак за два, надо было мне ехать в Оптину за деньгами. Иконостас мы там делали, и приходилось мне за эту работу от настоятеля получить довольно крупную сумму денег. Получил я свои деньги и перед отъездом зашел к старцу Амвросию взять благословение на обратный путь. Домой ехать я торопился: ждал на следующий день получить большой заказ - тысяч на десять, и заказчики должны были быть непременно на другой день у меня в К. Народу в этот день у старца, по обыкновению, была гибель. Прознал он про меня, что я дожидаюсь, да и велел мне сказать через своего келейника, чтобы я вечером зашел к нему чай пить. Хоть и надо было мне торопиться ко двору, да честь и радость быть у старца и чай с ним пить были так велики, что я рассудил отложить свою поездку до вечера в полной уверенности, что хоть всю ночь проеду, а успею вовремя попасть.

Приходит вечер, пошел я к старцу. Принял меня старец такой веселый, такой радостный, что я и земли под собою не чувствую. Продержал меня батюшка, ангел наш, довольно-таки долго, уже почти смеркалось, да и говорит мне: "Ну, ступай с Богом. Здесь ночуй, а завтра благословляю тебя идти к обедне, а от обедни чай пить заходи ко мне". Как же это так? - думаю я. Да не посмел перечить. Переночевал, был у обедни, пошел к старцу чай пить, а сам скорблю о своих заказчиках и все соображаю: Авось, мол, успею хотя к вечеру попасть в К. Как бы не так! Отпил чай. Хочу старцу сказать: "Благословите домой ехать", а он мне и слова не дал выговорить: "Приходи, - говорит, - сегодня ночевать ко мне". У меня даже ноги подкосились, а возражать не смею. Прошел день, прошла ночь! На утро я уже осмелел и думаю: Была не была, а уж сегодня я уеду; авось денек-то мои заказчики меня подождали. Куда тебе! И рта мне не дал старец разинуть. "Ступай-ка, - говорит, - ко всенощной сегодня, а завтра к обедне. У меня опять заночуй!" Что за притча такая! Тут я уже совсем заскорбел и, признаться, погрешил на старца: вот и прозорливец! Точно и знает, что у меня, по его милости, ушло теперь из рук выгодное дело. И так-то я на старца непокоен, что и передать не могу. Уж не до молитвы мне было в тот раз у всенощной - так и толкает в голову: "Вот тебе твой старец! Вот тебе и прозорливец...! Свистит теперь твой заработок". Ах, как мне было в то время досадно! А старец мой, как на грех, ну, точно вот, прости, Господи, в издевку мне, такой меня после всенощной радостный встречает! ... Горько, обидно мне стало: и чему, думаю я, он радуется... А скорби своей все-таки вслух высказать не осмеливаюсь. Заночевал я таким-то порядком и третью ночь. За ночь скорбь моя понемногу поулеглась: не воротишь того, что плыло да сквозь пальцы уплыло... Наутро прихожу к старцу, а он мне: "Ну теперь пора тебе и ко двору! Ступай с Богом! Бог благословит! Да по времени не забудь Бога поблагодарить!"

И отпала тут у меня всякая скорбь. Выехал я себе из Оптиной пустыни, а на сердце-то так легко и радостно, что и передать невозможно... К чему только сказал мне батюшка: "Потом не забудь Бога поблагодарить!?"... Должно, думаю, за то, что Господь в храме три дня удостаивал побывать. Еду я себе домой неспешно и о заказчиках своих вовсе не думаю, уж очень мне отрадно было, что батюшка со мной так обошелся. Приехал я домой, и что вы думаете? Я в ворота, а заказчики мои за мной; опоздали, значит, против уговору на трое суток приехать. Ну, думаю, ах ты мой старчик благодатный! Уж подлинно дивны дела Твои, Господи! ... Однако не тем еще все это кончилось. Вы послушайте-ка, что дальше было!

Прошло с того временине мало. Помер наш отец Амвросий. Года два спустя после его праведной кончины заболевает мой старший мастер. Доверенный он был у меня человек, и не работник был, а прямо золото. Жил он у меня безысходно годов поболее двадцати. Заболевает к смерти. Послали мы за священником, чтобы исповедовать и причастить, пока в памяти. Только, смотрю, идет ко мне от умирающего священник да и говорит: "Больной вас к себе зовет, видеть вас хочет. Торопитесь, как бы не помер". Прихожу к больному, а он, как увидел меня, приподнялся кое-как на локоточки, глянул на меня да как заплачет: "Прости мой грех, хозяин! Я ведь тебя убить хотел..." "Что ты, Бог с тобой! Бредишь ты..." "Нет, хозяин, верно тебя убить хотел. Помнишь, ты из Оптиной запоздал на трое суток приехать. Ведь нас трое, по моему уговору, три ночи подряд тебя на дороге под мостом караулили; на деньги, что ты за иконостас из Оптиной вез, позавидовали. Не быть бы тебе в ту ночь живым, да Господь за чьи-то молитвы, отвел тебя от смерти без покаяния... Прости меня, окаянного, отпусти, Бога ради, с миром мою душеньку!" "Бог тебя прости, как я прощаю". Тут мой больной захрипел и кончаться начал. Царствие небесное его душе. Велик был грех, да велико покаяние!

Прозорливость старца Амвросия сочеталась с другим ценнейшим даром, особенно для пастыря - рассудительностью. Его наставления и советы являлись наглядным и практическим богословием для людей, вдумчиво относящихся к религии. Старец часто делал наставления в полушутливой форме, чем ободрял унывающих, но глубокий смысл его речей нисколько от этого не умалялся. Люди невольно задумывались над образными выражениями о. Амвросия и надолго запоминали данный им урок. Иногда на общих приемах слышался неизменный вопрос: "Как жить?" В таких случаях старец благодушно отвечал: "Мы должны жить на земле так, как колесо вертится, чуть одной точкой касается земли, а остальным стремится вверх; а мы, как заляжем, так и встать не можем".

Приведем для примера и некоторые другие высказывания старца.

"Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено - там ни одного".

"Не хвались горох, что ты лучше бобов, размокнешь - сам лопнешь".

"Отчего человек бывает плох? - Оттого, что забывает, что над ним Бог".

"Кто мнит о себе, что имеет нечто, тот потеряет".

Рассудительность старца простиралась и на вопросы практические, далекие от проблем духовной жизни. Вот пример.

Приходит к батюшке состоятельный орловский помещик и, между прочим, объявляет, что хочет устроить водопровод в своих обширных яблоневых садах. Батюшка уже весь охвачен этим водопроводом. "Люди говорят, - начинает он со своих обычных в подобных случае слов, - люди говорят, что вот так лучше всего," - и подробно описывает устройство водопровода. Помещик, вернувшись, начинает читать литературу на эту тему и узнает, что батюшка описал последние изобретения в этой технике. Помещик снова в Оптиной. "Ну, что водопровод?" - спрашивает батюшка. Повсюду яблоки портятся, а помещика - богатый урожай яблок.

Рассудительность и прозорливость совмещались в старце Амвросии с удивительной, чисто материнской нежностью сердца, благодаря которой он умел облегчить самое тяжелое горе и утешить самую скорбную душу.

Одна жительница Козельска спустя 3 года после смерти старца, в 1894 г., рассказывала о себе следующее: "У меня был сын, служил на телеграфе, разносил телеграммы. Батюшка знал и его, и меня. Сын часто носил ему телеграммы, а я ходила за благословением. Но вот мой сын заболел чахоткой и умер. Пришла я к нему - мы все шли к нему со своим горем. Он погладил меня по голове и говорит: "Оборвалась твоя телеграмма!" "Оборвалась, - говорю, - батюшка!" и заплакала. И так мне легко на душе стало от его ласки, как будто камень свалился. Мы жили при нем, как при отце родном. Теперь уже нет таких старцев. А может быть, Бог и еще пошлет!"

Любовь и мудрость - именно эти качества притягивали к старцу людей. С утра и до вечера к нему приходили с самыми неотложными вопросами, в которые он глубоко вникал, которыми в минуту беседы жил. Он всегда разом охватывал сущность дела, непостижимо мудро разъяснял его и давал ответ. Но в продолжение 10 - 15 минут такой беседы решался не один вопрос, а в это время о. Амвросий вмещал в своем сердце всего человека - со всеми его привязанностями, желаниями - всем его миром, внутренним и внешним. Из его слов и его указаний было видно, что он любит не одного того, с кем говорит, но и всех любимых этим человеком, его жизнь, все, что ему дорого. Предлагая свое решение, о. Амвросий имел в виду не просто одно само по себе дело, независимо от могущих возникнуть от него последствий как для этого человекаа, так и для других, но имея в виду все стороны жизни, с которыми это дело сколько-нибудь соприкасалось. Каково же должно быть умственное напряжение, чтобы разрешать такие задачи? А такие вопросы предлагали ему десятки человек мирян, не считая монахов и полсотни писем, приходивших и отсылавшихся ежедневно. Слово старца было со властью, основанной на близости к Богу, давшей ему всезнание. Это было пророческое служение.

Мелочей для старца не существовало. Он знал, что все в жизни имеет цену и свои последствия; и потому не было вопроса, на который бы он не отвечал с участием и желанием добра. Однажды остановила старца женщина, которая была нанята помещицей ходить за индюшками, но индюшки у нее почему-то то дохли, и хозяйка хотела ее рассчитать. "Батюшка! - обратилась она к нему со слезами, - сил моих нет; сама над ними не доедаю, - пуще глаз берегу, а колеют. Согнать меня барыня хочет. Пожалей меня, родимый". Присутствующие смеялись над ней. А старец с участием спросил ее, как она их кормит, и дал ей совет, как их содержать иначе, благословил ее и отпустил. Тем же, которые смеялись над ней, он заметил, что в этих индюшках вся ее жизнь. После сделалось известным, что индюшки у женщины уже не колели.

Что касается исцелений, им не было числа и перечислить их в этом кратком очерке невозможно. Эти исцеления старец всячески прикрывал. Посылал больных в Пустынь к преп. Тихону Калужскому, где был источник. До старца Амвросия в этой Пустыне не было слышно об исцелениях. Можно подумать, что преп. Тихон стал исцелять по молитве старца. Иногда о. Амвросий посылал больных к свят. Митрофану Воронежскому. Бывало, что исцелялись на пути туда и возвращались назад благодарить старца. Иногда он, как бы в шутку, стукнет рукой по голове, и болезнь проходит. Однажды чтец, читавший молитвы, страдал сильной зубной болью. Вдруг старец ударил его. Присутствующие усмехнулись, думая, что чтец, верно, сделал ошибку в чтении. На деле же у него прекратилась зубная боль. Зная старца, некоторые женщины обращались к нему: "Батюшка Амвросий! Побей меня, у меня голова болит".

Духовная сила старца проявлялась иногда в совершенно исключительных случаях.

Однажды старец Амвросий, согбенный, опираясь на палочку, откуда-то шел по дороге в скит. Вдруг ему представилась картина: стоит нагруженный воз, рядом лежит мертвая лошадь, а над ней плачет крестьянин. Потеря лошади кормилицы в крестьянском быту ведь сущая беда! Приблизившись к павшей лошади, старец стал медленно ее обходить. Потом взяв хворостину, он стегнул лошадь, прикрикнув на нее: "Вставай, лентяйка"- и лошадь послушно поднялась на ноги.

Многим людям старец Амвросий являлся на расстоянии, подобно святителю Николаю Чудотворцу, или с целью исцеления, или для избавления от бедствий. Некоторым, весьма немногим, открывалось в зримых образах, сколь сильно молитвенное предстательство старца перед Богом. Приведем воспоминания одной монахини, духовной дочери о. Амвросия.

"В келье его горели лампадки и маленькая восковая свечка на столике. Читать мне по записке было темно и некогда. Я сказала, что припомнила, и то спеша, а затем прибавила: "Батюшка, что сказать вам еще? В чем каяться? - Забыла." Старец упрекнул меня в этом. Но вдруг он встал с постели, на которой лежал. Сделав два шага, он очутился на середине своей кельи. Я невольно на коленях повернулась за ним. Старец выпрямился во весь свой рост, поднял голову и воздел руки кверху, как бы в молитвенном положении. Мне представилось в это время, что стопы его отделились от пола. Я смотрела на освещенную его голову и лицо. Помню, что потолка в келье как будто не было, он разошелся, а голова старца как бы ушла вверх. Это мне ясно представилось. Через минуту батюшка наклонился надо мной, изумленной виденным, и, перекрестив меня, сказал следующие слова: "Помни, вот до чего может довести покаяние. Ступай". Я вышла от него, шатаясь, и всю ночь проплакала о своем неразумии и нерадении. Утром нам подали лошадей, и мы уехали. При жизни старца я никому не могла рассказать этого. Он мне раз и навсегда запретил говорить о подобных случаях, сказав с угрозой: "А то лишишься моей помощи и благодати".

Со всех концов России стекались к хибарке старца бедные и богатые, интеллигенция и простолюдины. Его посещали известные общественные деятели и писатели: Ф. М. Достоевский, В. С. Соловьев, К. Н. Леонтьев, Л. Н. Толстой, М. Н. Погодин, Н. М. Страхов и другие. И он принимал всех с одинаковой любовью и благорасположением. Благотворительность была всегда его потребностью, он раздавал милостыню и через келейника, и сам заботился о вдовах, сиротах, больных и страждущих. В последние годы жизни старца в 12 верстах от Оптиной, в деревне Шамордино, была устроена по его благословению женская Казанская пустынь, в которую, в отличие от других женских монастырей того времени, принимали больше неимущих и больных женщин. К 90-м годам 19 века число инокинь в ней достигло 500 человек.

Именно в Шамордино суждено было старцу Амвросию встретить час своей кончины. 2 июня 1890 г. он по обыкновению выехал туда на лето. В конце лета старец три раза пытался вернуться в Оптину, но не смог по причине нездоровья. Через год, 21 сентября 1891 г., болезнь усилилась так, что он потерял и слух, и голос. Начались его предсмертные страдания - столь тяжкие, что подобных им он, как признавался, во всю жизнь не испытывал. 8 сентября иеромонах Иосиф его пособоровал (вмести с о. о. Феодором и Анатолием), а на следующий день причастил. В этот же день к старцу в Шамордино приехал настоятель Оптиной пустыни архимандрит Исаакий. На следующий день, 10 октября 1891 г., в половине двенадцатого, старец, три раза вздохнув и с трудом перекрестившись, скончался.

Заупокойная литургия с чином отпевания была совершена во Введенском соборе Оптиной Пустыни. На погребение съехалось около 8 тысяч человек. 15 октября тело старца было предано земле с юго-восточной стороны Введенского собора, рядом с его учителем иеросхимонахом Макарием. Весьма примечательно, что именно в этот день, 15 октября, и всего за год до кончины, в 1890 году, старец Амвросий установил праздник в честь чудотворной иконы Божией Матери "Спорительница хлебов", перед которой он сам много раз возносил свои горячие молитвы.

Сразу же после кончины начались чудеса, в которых старец, как и при жизни, исцелял, наставлял, призывал к покаянию.

Шли годы. Но не зарастала тропа к могиле старца. Наступили времена тяжких потрясений. Оптина Пустынь была закрыта, разорена. Была стерта с лица земли часовня на могиле старца. Но память о великом угоднике Божием уничтожить было невозможно. Люди наугад обозначили место часовни и продолжали притекать к своему наставнику.

В ноябре 1987 г. Оптина Пустынь была возвращена Церкви. А в июне 1988 г. Поместным Собором Русской Православной Церкви старец Амвросий Оптинский был причислен к лику святых. 23 октября (нового ст.) в день его кончины (установленный день его памяти) в Оптиной Пустыни при большом стечении паломников была совершена торжественная архиерейская служба. К этому времени были уже обретены мощи преподобного Амвросия. Все участвовавшие в торжестве испытали в этот день ту чистую и неизреченную радость, которой так любил одаривать приходящих к нему при жизни святой старец. Спустя месяц, в годовщину возрождения обители, по милости Божией произошло чудо: ночью после службы во Введенском соборе мироточили Казанская икона Божией Матери и мощи, а также икона преподобного Амвросия. Совершались другие чудеса от мощей старца, коими он удостоверяет, что не оставляет нас, грешных, своим заступничеством пред Господом нашим Иисусом Христом. Ему слава вовеки! Аминь.

Александр Гренков, будущий отец Амвросий, родился 21 или 23 ноября 1812 года, в духовной семье села Большие Липовицы Тамбовской Епархии. Окончив Духовное Училище, он затем прошел успешно курс в Духовной Семинарии. Однако не пошел ни в Духовную Академию, ни в священники. Некоторое время он был домашним учителем в одной помещичьей семье, а затем преподавателем Липецкого Духовного Училища.

Обладая живым и веселым характером, добротою и остроумием, Александр Михайлович был очень любим своими товарищами и сослуживцами. В последнем классе Семинарии ему пришлось перенести опасную болезнь, и он дал обет постричься в монахи, если выздоровеет.

По выздоровлении он не забыл своего обета, но несколько лет откладывал его исполнение, «жался», по его выражению. Однако, совесть не давала ему покоя. И чем больше проходило времени, тем мучительнее становились укоры совести.

Периоды беззаботного веселья и беспечности сменялись периодами острой тоски и грусти, усиленной молитвы и слез. Однажды, будучи уже в Липецке, гуляя в соседнем лесу, он, стоя на берегу ручья, явственно расслышал в его журчанье слова: «Хвалите Бога, любите Бога…»

Дома, уединяясь от любопытных взоров, он пламенно молился Божией Матери просветить его ум и направить его волю. Вообще, он не обладал настойчивою волею и уже в старости говорил своим духовным детям: «Вы должны слушаться меня с первого слова. Я - человек уступчивый. Если будете спорить со мною, я могу уступить вам, но это не будет вам на пользу».

Изнемогая от своей нерешимости, Александр Михайлович отправился за советом к проживавшему в той местности известному подвижнику Илариону. «Иди в Оптину, - сказал ему старец, - и будешь опытен». Гренков послушался. Осенью 1839 года он прибыл в , где был ласково принят старцем Львом.

Вскоре он принял постриг и был наречен Амвросием, в память святителя Медиоланского, затем был рукоположен в иеродиакона и, позднее, во иеромонаха. Когда отец Макарий начал свое дело издательства, о.Амвросий, окончивший семинарию и знакомый с древними и новыми языками (он знал пять языков), был одним из его ближайших помощников.

Скоро после своего рукоположения он заболел. Болезнь была настолько тяжела и продолжительна, что навсегда подорвала здоровье отца Амвросия и почти приковала его к постели. Вследствие своего болезненного состояния он до самой своей кончины не мог совершать литургии и участвовать в длинных монастырских богослужениях.

Постигшая о. Амвросия тяжелая болезнь имела для него несомненно провиденциальное значение. Она умерила его живой характер, предохранила его, быть может, от развития в нем самомнения и заставила его глубже войти в себя, лучше понять и самого себя, и человеческую природу. Недаром же впоследствии о. Амвросий говорил: «Монаху полезно болеть. И в болезни не надо лечиться, а только подлечиваться!»

Помогая старцу Макарию в издательской деятельности, о. Амвросий и после его кончины продолжал заниматься этою деятельностью. Под его руководством были изданы: «Лествица» преп. Иоанна Лествичника, письма и жизнеописание о. Макария и другие книги. Но не издательская деятельность была средоточием старческих трудов о. Амвросия.

Его душа искала живого, личного общения с людьми, и он скоро стал приобретать славу опытного наставника и руководителя в делах не только духовной, но и практической жизни. Он обладал необыкновенно живым, острым, наблюдательным и проницательным умом, просветленным и углубленным постоянною сосредоточенною молитвою, вниманием к себе и знанием подвижнической литературы. По благодати Божией его проницательность переходила в прозорливость. Он глубоко проникал в душу своего собеседника и читал в ней, как в раскрытой книге, не нуждаясь в его признаниях. Лицо его, крестьянина-великоросса, с выдающимися скулами и с седой бородой, светилось умными и живыми глазами.

Со всеми качествами своей богато одаренной души, о. Амвросий, несмотря на свою постоянную болезнь и хилость, соединял неиссякаемую жизнерадостность, и умел давать свои наставления в такой простой и шутливой форме, что они легко и навсегда запоминались каждым слушающим.

Когда это было необходимо, он умел быть взыскательным, строгим и требовательным, применяя «наставление» палкой или же накладывая на наказуемого епитимью. Старец не делал никакого различия между людьми. Каждый имел к нему доступ и мог говорить с ним: петербургский сенатор и старая крестьянка, профессор университета и столичная модница, Соловьев и Достоевский, Леонтьев и Толстой.

С какими только просьбами, жалобами, с какими только своими горестями и нуждами не приходили к старцу люди! Приходит к нему молодой священник, год тому назад назначенный, по собственному желанию, на самый последний приход в епархии. Не выдержал он скудости своего приходского существования и пришел к старцу просить благословения на перемену места. Увидев его издали, старец закричал: «Иди назад, отец! Он один, а вас двое!»

Священник, недоумевая, спросил старца, что значат его слова. Старец ответил: «Да ведь дьявол, который тебя искушает, один, а у тебя помощник - Бог! Иди назад и не бойся ничего; грешно уходить с прихода! Служи каждый день литургию и все будет хорошо!» Обрадованный священник воспрянул духом и, вернувшись на свой приход, терпеливо повел там свою пастырскую работу и через много лет прославился, как второй старец Амвросий.

После беседы с о. Амвросием, радостно сказал:

«Этот о. Амвросий совсем святой человек. Поговорил с ним, и как-то легко и отрадно стало у меня на душе. Вот когда с таким человеком говоришь, то чувствуешь близость Бога».

Другой писатель, Евгений Погожев (Поселянин) говорил:

«Меня поразила его святость и та непостижимая бездна любви, которые были в нем. И я, смотря на него, стал понимать, что значение старцев - благословлять и одобрять жизнь и посылаемые Богом радости, учить людей жить счастливо и помогать им нести выпадающие на их долю тягости, в чем бы они ни состояли».

В. Розанов писал:

«Благодеяние от него льется духовное, да, наконец, и физическое. Все поднимаются духом, только взирая на него… Самые принципиальные люди посещали его (о. Амвросия), и никто не сказал ничего отрицательного. Золото прошло через огонь скептицизма и не потускнело».

В старце в очень сильной степени была одна русская черта: он любил что-нибудь устроить, что-нибудь создать. Он часто научал других предпринять какое-нибудь дело, и когда к нему приходили сами за благословением на подобную вещь частные люди, он с горячностью принимался обсуждать и давал не только благословение, но и добрый совет. Остается совершенно непостижимым, откуда брал отец Амвросий те глубочайшие сведения по всем отраслям человеческого труда, которые в нем были.

Внешняя жизнь старца в Оптинском скиту протекала следующим образом. День его начинался часа в четыре - пять утра. В это время он звал к себе келейников, и читалось утреннее правило. Оно продолжалось более двух часов, после чего келейники уходили, а старец, оставшись один, предавался молитве и готовился к своему великому дневному служению. С девяти часов начинался прием: сперва монашествующих, затем мирян. Прием длился до обеда.

Часа в два ему приносили скудную еду, после которой он час-полтора оставался один. Затем читалась вечерня, и до ночи возобновлялся прием. Часов в 11 совершалось длинное вечернее правило, и не раньше полуночи старец оставался, наконец, один. Отец Амвросий не любил молиться на виду. Келейник, читавший правило, должен был стоять в другой комнате. Однажды, один монах нарушил запрещение и вошел в келью старца: он увидел его сидящим на постели с глазами, устремленными в небо, и лицом, осиянным радостью.

Так в течение более тридцати лет, изо дня в день старец Амвросий совершал свой подвиг. В последние десять лет своей жизни он взял на себя еще одну заботу: основание и устройство женской обители в Шамордине, в 12 верстах от Оптины, где кроме 1000 монахинь имелись еще приют и школа для девочек, богадельня для старух и больница. Эта новая деятельность была для старца не только лишней материальной заботой, но и крестом, возложенным на него Провидением и закончившим его подвижническую жизнь.

1891 год был последним в земной жизни старца. Все лето этого года он провел в Шамординской обители, как бы спеша закончить и устроить там все незаконченное. Шли спешные работы, новая настоятельница нуждалась в руководстве и указаниях.

Старец, повинуясь распоряжениям консистории, неоднократно назначал дни своего отъезда, но ухудшение здоровья, наступавшая слабость - следствие его хронической болезни - заставляли его откладывать свой отъезд.

Так протянулось дело до осени. Вдруг пришло известие, что сам преосвященный, недовольный медлительностью старца, собирается приехать в Шамордино и увезти его. Тем временем старец Амвросий слабел с каждым днем. И вот - едва преосвященный успел проехать половину пути до Шамордина и остановился ночевать в Перемышльском монастыре, как ему подали телеграмму, извещающую его о кончине старца.

Преосвященный изменился в лице и смущенно сказал: «Что же это значит?» Был вечер 10 (22) октября. Преосвященному советовали на другой день вернуться в Калугу, но он ответил: «Нет, вероятно такова уж воля Божия! Простых иеромонахов архиереи не отпевают, но это особенный иеромонах - я хочу сам совершить отпевание старца».

Было решено перевезти его в Оптину Пустынь, где провел он свою жизнь и где покоились его духовные руководители - старцы Лев и Макарий. На мраморном надгробии выгравированы слова апостола Павла: «Бых немощным, яко немощен, да немощныя приобрящу. Всем бых вся, да всяко некия спасу» (1 Кор. 9, 22). Слова эти точно выражают смысл жизненного подвига старца.